Марк Рафалов - Футбол оптом и в розницу

Прежде чем завершить свой рассказ о Челябинске и отметить, что училище я окончил с отличием, получив по всем предметам только «пятерки», я хотел бы поведать об одной забавной коллизии, которая началась перед учебой в ЧТТУ. По прибытии в это училище нас разместили в пригороде Челябинска, на танкодроме. Там нам предстояло пройти двухнедельный карантин. Радом с танкодромом располагались колхозные картофельные поля. Убирали их студентки Челябинского мединститута. Естественно, что по вечерам мы захаживали к ним в гости.

Там я познакомился с очень симпатичной уралочкой. Звали ее Нина Сухова. Не стану описывать подробности нашего бурного романа. Такого просто не было. Мы вскоре уехали в город и погрузились в учебу. А Нина, видимо, тоже грызла гранит науки в своем вузе. Короче говоря, продолжения знакомства не было. Но... весной 1945 года, в теплый воскресный день, мы все с восторгом наблюдали за блестящими гимнастическими выкрутасами, которые нам демонстрировал наш командир роты Налитов. За ним же из-за забора наблюдали не менее двух-трех десятков девочек, пришедших навестить своих ухажеров из числа наших курсантов. В разгар событий раздался чей-то голос: «Рафалов! Тебя вызывают!» Я подошел к забору. По ту его сторону стояла очень смущенная Ниночка Сухова, а рядом с ней ее подруга. Очень шустрая и нагловатая спутница Нины держала на руках грудного ребенка. Мне она тут же предложила полюбоваться на моего... первенца! Я опешил. К забору подошел наш капитан. Узнав в чем дело, он тут же вызвал меня к себе. Моим доводам он сразу поверил! Я был реабилитирован!

После успешной учебы в ЧТТУ, отменной сдачи всех теоретических экзаменов и довольно сложного испытания на танкодроме, где мы демонстрировали мастерство вождения и преодоления противотанковых препятствий, нам предстоял путь в какое-то танковое соединение. В какое? На этот вопрос никто отвечать не торопился. Хотя слухов о предстоящем путешествии ходило великое множество.

Наконец поступила команда «Заводи!» и наша вновь образованная колонна двинулась к железнодорожному участку, специально оборудованному под погрузку тяжелых танков ИС-3 на платформы.

Осень стояла необычно теплая, мы были одеты, обуты, снабжены всем необходимым для длительного пути. Однако в дороге погода стала меняться, и мы начали ощущать тревогу. Ведь все были одеты в летнюю одежду, а самое главное — танки были заправлены летним маслом и летним топливом. Тут же по вагонам начались разговоры, что едем мы, по всей видимости, на Кавказ.

Внимательный читатель еще, наверное, не забыл, что все годы службы в армии я не расставался с захваченным из дома атласом мира. Начинался он с подробных карт всех республик и областей СССР. Наблюдая за мелькавшими мимо окон поезда названиями городов и крупных населенных пунктов, я все время следил по карте за направлением нашего движения.

Надежды на поездку в сторону Кавказа скоро испарились, как дым от паровоза. Еще через день-два мы начали покорять просторы Сибири. В пилотках и при отсутствии теплого белья было очень неуютно.

Приободрились мы, лишь когда стали огибать величественный и необыкновенно красивый Байкал. А мороз крепчал. По дороге начали выдавать кое-какое обмундирование. Но оно уже не в силах было упасти от 56-градусного мороза, которым встретили нас Чита, Карымское, Оловянная, Борзя и 77-й разъезд.

С трудом разгрузили танки с платформ. Согреться было нечем, и в ход пошло летнее горючее — газойль, которого было по полтонны в каждой машине. Со стороны наше стойбище напоминало племя дикарей, танцующих вокруг мамонтов.

При полной неразберихе началась перезаправка машин на зимние сорта масел и топлива.

Нас тоже приодели: выдали шерстяное теплое белье, стеганые ватные брюки, телогрейки, меховые тулупы, вязаные подшлемники, меховые рукавицы и валенки.

Предстоял марш-бросок на несколько десятков километров по ночной забайкальской степи. Мороз все время держался на полусотенной отметке. Трансмиссия машин была прикрыта специальными утепленными матами. Поэтому огромный поток воздуха, пожираемого мощнейшим двигателем в 500 лошадиных сил, проходил через люк механика-водителя, продувая его до костей, и только затем шел в мотор.

Несмотря на теплую одежду, сидеть у рычагов перед открытым люком больше 10—15 минут было невыносимо. Мы вынуждены были вести танк, меняясь с младшим лейтенантом Василием Бирюковым. Так поступали и на других машинах. Тем не менее практически все механики-водители получили сильнейшие обморожения рук, ног, лица и так далее. Я очень сильно обморозил себе щеки и нос. Темные пятна были видны у меня на лице в течение нескольких лет.

Наша дивизия расположилась на 77-м разъезде, и там медленно, но верно стала налаживаться нормальная армейская жизнь. Ну а летом (правда, очень коротким) продолжался мой любимый футбол, который не только укреплял тело, но и облегчал ожидания, связанные с демобилизацией.

Итак, самая кровавая и беспощадная в истории человечества война завершилась. Поздней осенью 1947 года я вернулся в любимую Москву.

О подробностях мытарств, которые мне довелось испытать, добиваясь демобилизации, я еще расскажу.

А пока, едва успев вместе с мамой и Юлей порадоваться своему возвращению под родной кров, мне предстояло решить главную задачу — трудоустройство!

Надо заметить, что эта проблема в те годы решалась довольно просто. В Москве были образованы специальные комиссии, которые определяли на работу возвращавшихся после службы в армии солдат и офицеров. К последней категории военнослужащих относились особенно внимательно. Листала мой незатейливый послужной список, посматривая на анкету, какая-то бойкая и уже немолодая женщина, которой, как мне казалось, очень бы подошла комиссарская кожаная куртка времен Гражданской войны и маузер на боку. Знакомясь с подробностями моей биографии, она удовлетворенно бормотала: «Так, так, боевой офицер, морской пехотинец, танкист, два ранения, член партии, имеет боевые награды, окончил среднюю школу и танковое училище с отличием. Молодец! — почти радостно констатировала она. — Какие у тебя планы?» — переходя, как это тогда было принято у коммунистов, на «ты», твердым голосом спросила моя собеседница.

«Намерен поступать в заочный машиностроительный институт, а пока хотел бы устроиться куда-либо на работу», — бодро ответил я. Открыв какую-то папку, энергичная коммунистка почти радостно предложила: «В Министерство тяжелого машиностроения хочешь? — И, не дождавшись моего ответа, продолжила: — Поезжай на Садово-Кудринскую улицу, в дом 11, там в Управлении руководящих кадров тебе все объяснят. Предъявишь им вот эту открытку». И моя благодетельница вручила мне открытку с заранее заготовленным текстом. В нее она вписала мою фамилию.