Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Очевидно (хоть и неожиданно), защита решила избежать нового раунда перекрестных допросов и положиться на мнение, что мы не сумели доказать вину Мэнсона и его соответчиц за пределами разумных сомнений, — и, значит, адвокаты по делу ждут вынесения вердикта “не виновны”.

Самый крупный сюрприз, однако, был еще впереди.

19 ноября — 20 декабря 1970 года

Фитцджеральд объявил, что подсудимые закончили. Но теперь все три подсудимые девушки в голос кричали, что хотят дать показания.

Созвав совещание сторон в кулуарах, судья Олдер потребовал объяснить ему происходящее.

Между адвокатами защиты и их клиентами возникли некоторые разногласия, сказал Фитцджеральд. Девушки намеревались выступить; их адвокаты противились этому и хотели завершить изложение доводов защиты не начиная.

Бурные дебаты продолжались не менее часа, и только тогда проявилась истинная причина размолвки; Фитцджеральд сделал следующее признание, не занесенное в стенограмму:

Сэди, Кэти и Лесли хотели показать под присягой, что они сами спланировали и совершили убийства и что Мэнсон тут вовсе ни при чем!

Чарли хотел взорвать эту свою бомбу немедленно, но адвокатам удалось оттянуть взрыв, хоть и ненадолго. Впервые открыто противясь Мэнсону, Рональд Хьюз заметил: “Я отказываюсь принимать участие в любом судопроизводстве, где от меня требуется вытолкнуть клиента из окна”.

Возникшие правовые проблемы были внушительны, но в основном сводились к одному только вопросу: что первично — право на квалифицированную помощь юриста или право давать показания? Обеспокоенный тем, что любой из выбранных Олдером ответов мог быть впоследствии назван судебной ошибкой, я предложил обратиться за разъяснением в Верховный суд штата. Олдер, однако, счел, что (пусть адвокаты не захотели излагать доводы защиты и посоветовали клиентам воздержаться от дачи показаний) право голоса в суде “обладает превосходством над всеми прочими правами”. Девушкам будет разрешено дать показания.

Олдер спросил у Мэнсона, не желает ли он тоже выступить. “Нет, — ответил Чарли и, подумав немного, добавил: — То есть в любом случае не сейчас”.

По возвращении в зал суда Канарек подал прошение отделить дело Мэнсона от процесса остальных подсудимых.

Теперь Чарли пытался покинуть тонущий корабль, предоставив девушкам спасать свои жизни самостоятельно. Отклонив прошение Канарека, Олдер пригласил присяжных и позволил Сьюзен Аткинс занять свидетельское место и принести присягу. Дэйи Шинь, впрочем, отказался задавать ей вопросы, пояснив, что сама формулировка заготовленных Сьюзен вопросов изобличает её [190] Подобные замечания Шиня, сами по себе уличающие Сьюзен, позднее были удалены из стенограммы. (Прим. авт.) .

Это создало совершенно новую проблему. Вернувшись в кулуары, Олдер отметил: “Мне становится совершенно ясно, что весь этот маневр защита провела просто для того… чтобы исказить ход процесса… Я не намерен допустить это”.

По-прежнему в кулуарах, вне присутствия присяжных, Сьюзен Аткинс сказала судье Олдеру, что хочет рассказать, “как все было. Как я сама это видела".

Судья: “Понимаете ли вы, что в этом случае подвергнете себя опасности? Произнеся всего несколько слов, вы можете самостоятельно подписать себе приговор”.

Аткинс: “Я понимаю”. Она добавила, что в случае, если будет признана виновной, “пусть меня приговорят, исходя из правды. Я не хочу, чтобы меня приговорили, опираясь на кучу лжи, вырванной из контекста и рассыпанной как придется. Потому что, мистер Буглиози, ваше здание трещит по швам. Я сама видела, как пошли трещины. Подлый ты, хитрый лис!”

Буглиози: “Зачем же помогать мне подпереть эту развалину, Сэди? Ты должна быть довольна. Если все рухнет, вернешься на ранчо Баркера. Зачем же выступать в суде, чтобы помочь мне?”

Шинь сказал, что в случае, если Олдер прикажет ему задавать вопросы клиентке, он немедленно подаст просьбу о снятии с себя обязанностей адвоката подсудимой. Фитцджеральд высказался в том же ключе, добавив: “Насколько я понимаю, это будет похоже на подстрекательство к самоубийству — а затем и на само убийство”.

Когда в заседании был объявлен перерыв, Суд еще не пришел к окончательному решению.

На следующий день Мэнсон удивил всех, заявив, что он тоже желает выступить. Фактически, он намеревался занять место свидетеля прежде, чем это сделают остальные. Из-за возможных проблем с Арандой, однако, было решено, что сначала Мэнсон произнесет свою речь вне присутствия присяжных.

Мэнсон принес присягу. Вместо того чтобы заставить Канарека задавать ему вопросы, он запросил и получил разрешение сделать заявление.

Чарли говорил более часа. Начал он почти извиняющимся тоном, настолько тихо, что поначалу публике в заполненном зале суда приходилось наклоняться вперед, чтобы расслышать слова. Но уже несколько минут спустя голос Мэнсона изменился, он окреп, в нем появился внутренний стержень, и (как мне уже приходилось наблюдать во время наших бесед) лицо его тоже изменилось. Мэнсон Никто. Мэнсон Мученик. Мэнсон Проповедник. Мэнсон Пророк. Он становился всеми ими — и не только; метаморфоза часто происходила прямо посреди фразы, и лицо Чарли было экраном, по которому быстрыми тенями скользили эмоции, пока оно уже не стало целым калейдоскопом разных лиц: каждое вполне настоящее, но лишь на долю секунды.

Он невнятно бормотал, он делал отступления, он повторялся, но во всем выступлении Мэнсона действительно было нечто гипнотическое. По-своему Чарли пытался наложить на слушателей странные чары; подобным же образом ранее ему удавалось околдовать наиболее впечатлительных своих сторонников.

Мэнсон: “Меня много в чем обвиняли, многое говорили обо мне и о моих соответчиках по этому делу, перед нами выставили немало фактов, многие из которых можно попытаться объяснить и очистить от словесной шелухи…

Я никогда не ходил в школу, а потому так по-настоящему и не научился читать и писать; поэтому меня посадили в тюрьму, и я остался глупым, остался ребенком и наблюдал со стороны, как весь ваш мир понемногу взрослеет, — и вот теперь я смотрю на вещи, которые вы делаете, и не понимаю…