Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

На обложке следующего номера Мэнсон изображен распятым на кресте.

На прилавках психоделических лавочек появились плакаты с Мэнсоном и майки с его фотографиями, вместе со значками “Свободу Мэнсону!”

Цыганку и других участников “Семьи” приглашали на вечерние радиоэфиры, чтобы послушать, как те поют песни Чарли и во всеуслышание проклинают прокуратуру за “издевательство над невинным человеком”.

Растянув привилегии собственного защитника до невероятных пределов, сам Мэнсон дал огромное количество интервью независимой прессе. Несколько радиостанций также взяли у него телефонные интервью из здания окружной тюрьмы. А в списке его посетителей, среди "свидетелей по материалам следствия", теперь попадались и кое-какие известные имена.

“Я влюбился в Чарли Мэнсона в первый же раз, как увидел по "ящику" его ангельское лицо и сверкающие глаза! — восклицал Джерри Рубин [126] Джерри Рубин (1938–1994) — один из основателей радикалистской Интернациональной молодежной партии и движения йиппи (с 1980-х гг. — яппи). В 1969 году, протестуя против продолжения войны во Вьетнаме, возглавил мирный поход на Пентагон и был судим вместе с шестью другими активистами (“чикагская семерка”) за подстрекательство к беспорядкам. Поведение Рубина на процессе отличалось полной непредсказуемостью: так, он разгуливал взад-вперед по залу судебных заседаний перёд ведшим дело судьей Хоффманом и, выбрасывая руку в нацистском приветствии, кричал судье: “Хайль Гитлер!” . Воспользовавшись перерывом в слушании дела “чикагской семерки”, Рубин отправился по стране с лекциями и навестил Мэнсона в тюрьме, после чего вероятность использования Мэнсоном разрушительной, подрывной тактики на собственном процессе резко выросла. По словам Рубина, Чарли болтал без умолку три часа подряд, сказав ему, помимо всего прочего, следующее: “Рубин, я не принадлежу к твоему миру. Всю свою жизнь я провел в тюрьме. Я был ребенком-сиротой, слишком уродливым, чтобы кто-то захотел меня усыновить. Теперь я чересчур прекрасен, чтобы оказаться на свободе”.

“Его слова и мужество вдохновили нас, — позднее написал Рубин. — Души Мэнсона легко коснуться, поскольку она лежит прямо на поверхности” [127] Цит. по изд.: We Are Everywhere, by Jerry Rubin. New York: Harper & Row, 1971. (Прим. авт.) .

И все же Чарльз Мэнсон — революционный мученик — обладал имиджем, открыто поддержать который не каждый бы решился. Тот же Рубин признал, что его просто бесил “невероятный мужской шовинизм” Мэнсона. Репортер из “Фри пресс” был поражен, обнаружив в Мэнсоне законченного ненавистника и евреев, и чернокожих. А когда кто-то из бравших у него интервью предположил, что Мэнсон — такой же политический заключенный, как и Хьюи Ньютон [128] Хьюи Ньютон (1942–1989) — политический активист, выступавший за вооруженное восстание боровшихся за гражданские права афро-американцев и основавший в 1966 году экстремистскую партию “Черные пантеры”. В 1967 году Ньютон был арестован и судим за убийство офицера полиции, что вызвало к жизни широкую кампанию “Свободу Хьюи!”; в 1968 году он был отпущен на свободу по причине множественных процессуальных нарушений в ходе слушания дела. , Чарли с очевидной досадой переспросил: “Это еще кто такой?”

Таким образом, группа, выступавшая в поддержку Мэнсона, на поверку оказалась хоть и горласта, да невелика. Если верить репортажам газет и телевидения, большинство молодых людей, которых средства массовой информации свалили в одну кучу под вывеской “хиппи”, поспешили отмежеваться от Мэнсона. Многие говорили, что воплощаемые им идеи — скажем, насилие — прямо противоречат их собственным убеждениям. И большинство ругали его, страдая от “виновности по внешнему сходству”. Некий юноша пожаловался репортеру “Нью-Йорк таймс”, что путешествовать автостопом стало практически невозможно. “Если ты молод, носишь бороду или просто длинные волосы, водители смотрят на тебя как на “маньяка-убийцу из того калифорнийского культа” и жмут на газ”.

Ирония происходящего заключалась в том, что Мэнсон никогда не воспринимал себя как хиппи, приравнивая пацифизм к слабости. Если членам “Семьи” непременно нужен ярлык, — говорил он своим последователям, — тогда куда лучше называть их "слиппи" [129] От англ. глагола to slip — “плавно проникать”, “скользить”. , причем, ввиду практикуемых ими тайных миссии таи-ком-ползком”, этот вариант был весьма подходящим.

Более всего настораживало то, что “Семья” продолжала расти. Группа, жившая у Спана, заметно увеличилась. Всякий раз, когда Мэнсон появлялся в зале суда, я замечал все новые лица наряду с уже известными мне членами “Семьи”.

Можно предположить, что многих из “новообращенных” привлекала сенсация; их тянуло к ней, словно мотыльков на пламя чужой славы.

Чего мы, однако, не знали, так это того, насколько далеко они готовы зайти, чтобы обрести желанное внимание или хороший прием в своей группе.

6 февраля судья Делл постановил, что Лесли Ван Хоутен официально признана вменяемой; решение основывалось на конфиденциальных заключениях, представленных ему тремя психиатрами. Просьба Лесли о замене адвоката была немедленно удовлетворена.

В тот же день в суде Мэнсон неожиданно подыграл нашему блефу: “Давайте устроим суд пораньше. Завтра или в понедельник. Это хороший день, чтобы начать судилище”. Кини назначил начало процесса на 30 марта — дату, уже названную Сьюзен Аткинс. Это дало нам еще немного времени, но отнюдь не достаточно.

16 февраля Кини выслушал заявление, в котором Мэнсон предлагал перенести слушание дела в какой-нибудь другой город или штат. “Знаете, обо всем этом уже столько написано… Про меня писали больше, чем про того парня, что убил президента Соединенных Штатов, — сказал Мэнсон. — Понимаете, это выходит за все рамки; это даже забавно, но в итоге забавы могут стоить мне жизни”.

Хотя другие адвокаты позднее выступят с похожими заявлениями, настаивая на том, что добиться для их клиентов беспристрастного суда в Лос-Анджелесе невозможно из-за огромного количества публикаций, Мэнсон не слишком упорствовал. Его просьба в некотором роде “бессмысленна”, сказал он, поскольку “я не думаю, что добьюсь справедливости в любом другом месте”.

Кини, в отличие от Мэнсона, не сомневался, что суд вынесет беспристрастное решение, но, отказывая в удовлетворении его просьбы, заметил: “Перенос слушаний в другое место, даже если б это произошло, ничего бы не дал”.

Обвинение придерживалось того же мнения. Сомнительно, чтобы где-то в Калифорнии или в любой другой части Соединенных Штатов еще оставался уголок, куда не дотянулась пресса.

Всякий раз, когда защита выступала с протестом или заявлением — а таких случаев до окончания процесса наберется несколько сотен, — у стороны обвинения должен был быть заготовлен ответ. Мы с Аароном вместе готовили обвинительные речи, но я вел еще и письменные заметки, в которых перечислялись прецеденты и которые требовали солидной юридической подготовки. И все это — в придачу к достаточно жестким следовательским обязанностям, которые я на себя взвалил.