Эдвард Рикенбэкер - Сражаясь с летающим цирком (Главы 1-14)

С большой признательностью я принял тёплые поздравления от Лафбери, которого я всегда почитал за семнадцать побед, и от Дуга Кэмпбелла с Аланом Винслоу, которые сбили первые машины, занесенные в счёт побед американской эскадрильи, и от многих других представителей 94-ой эскадрильи, принимавших участие в войне значительно дольше меня. Мне льстило быть принятым в славную когорту победителей этой эскадрильи. Они ещё увидят, как старая 94-я опередит все американске эскадрильи по числу побед над гансами.

На следующий день я был уведомлен, что генерал Жерар (Gerard) французский командующий Шестой Армией, приказал наградить капитана Холла и меня от имени правительства Франции за одержанную победу. Мы тогда действовали совместно с этим соединением французских вооруженных сил. Каждый из нас был представлен к награждению Военным Крестом с пальмовой ветвью (Croix de Guerre), что и было одобрено нашим правительством [Значок пальмовой ветви не был неотъемлемым атрибутом французского Военного Креста. Его прикрепляли к орденской ленте в знак повторного награждения этим орденом. Иногда количество "пальм" превышало десяток. Возможно, французское правительство, вручив Рикенбэкеру Крест с "пальмой", хотело таким образом подчеркнуть, насколько оно ценит заслуги американских авиаторов. - прим.пер.]. Но в то время офицеры армии США не имели права принимать награды иностранных правительств, поэтому церемония награждения прошла без нас. Награды удостоились капитан Холл и я, в связи с тем, что, согласно французским правилам, отмечались оба пилота, одержавшие групповую победу.

По правде говоря, охваченный чрезвычайным возбуждением от первой победы, я закрыл глаза на то, что мои смертельные выстрелы настигли другого авиатора. К тому же, если бы я делал это сам, то - в этом я не сомневался - снова совершил бы какой-нибудь просчет, который в корне изменил бы ситуацию. Победу принесло присутствие капитана Холла, если уж не его пули, и оно же подарило мне то восхитительное чувство уверенности в себе, которое впоследствии позволило мне успешно справиться с подобной ситуацией в одиночку.

Глава 5. Джимми Мейсснер раздевает крылья

Если бы кто-нибудь увидел записи в моём дневнике, датированные апрелем, то у него могло бы сложиться нелестное мнение о той области Франции, в которой располагалась наша эскадрилья. "Дождь и грязь!", "Погода - дрянь!", "Сегодня погода нелётная!" - вот лишь некоторые выдержки. Кого-либо из пилотов или приписного состава нашей эскадрильи сложно восхитить описаниями романтизма этой части La Belle France. Деревни мрачные и грязные. Каждый хозяин гордится размерами и зловонием навозной кучи, неизменно украшающей дворик перед входом в дом. Тротуары отсутствуют вовсе. Улицы заполнены липкой жижей и даже городам побольше трудно чем-либо заинтересовать американца. Беззаветная любовь к собственной стране - самый луший сувенир, который достаётся американскому солдату после визита в эти города в районе Вогезов и реки Мёз (Meuse).

Наше раздражение усугублялось ещё и тем, что каждый день, потерянный из-за плохой погоды, ронял престиж американской авиации в глазах союзников. За плечами британцев и французов было более трёх лёт воздушной войны, и ветераны их эскадрилий посматривали на американских пилотов с недоумением и этаким вежливым пренебрежением. Они поверили в историю с двадцатью тысячами аэропланов, доставка которых была обещана к апрелю. И вот он апрель, а мы летаем на слабо оснащённых машинах, которые нам посчастливилось выклянчить у французов и англичан. Наши пилоты не проходили подготовку под началом ветеранов, как это происходило у британцев, а наши методы были новыми и неопробованными. Вероятно, союзники не ставили под сомнение нашу решительность и боевой дух, но каждый из нас чувствовал: нам необходимо показать этим опытным эскадрильям, что мы можем тягаться с ними в любой области авиации даже на таких плохоньких машинах - лишь бы была возможность летать. А дождь всё не прекращался!

На следующий день после того, как я сбил первую машину врага, мы не могли осуществлять патрулирование из-за тумана. В полдень на аэродром прибыла группа американских газетчиков узнать, что я чувствую после того, как сбил самолёт другого авиатора. Они сфотографировали меня, сделали краткие записи и наконец попросили меня выполнить небольшой полёт над аэродромом и показать несколько фигур высшего пилотажа. Погода, в общем, не накладывала строгих ограничений для подобного показа, поэтому я с удовольствием согласился и полчаса вертелся, закладывал петли и нырял вокруг облаков на высоте около тысячи футов над аэродромом. Но видимость была настолько плохой, что я не мог различить земли в миле от поля.

Первого мая майор Лафбери совершил со мной небольшую вылазку на ганса, которая закончилась курьёзным фиаско. Лаф в то время был прикреплён к 94-й не в качестве боевого офицера, а как пилот-инструктор. Он был американским асом из асов - нашим самым выдающимся лётчиком. Его длительный и успешный опыт воздушных боёв казался нам - молодым авиаторам - самым грандиозным достижением, и каждый из нас почитал за честь принять участие в совместном с ним вылете.

В пять часов пополудни мы болтали и курили, сидя у ангаров, когда зазвонил телефон и майору Лафбери сообщили, что из Монсека (Montsec) прямо над Сен-Мийелем замечен немецкий аэроплан. Лафбери повесил трубку, и, самоуверенно ухмыльнувшись, стал облачаться в лётный костюм. Полагая,что затевается нечто, я быстро подошёл к нему и поинтересовался, можно ли вылететь с ним.

- Когда ты думаешь вылетать? - спросил Лафбери.

- Тогда же, когда и Вы! - ответил я.

Мой ответ явно польстил майору, так как он хрюкнул своим привычным смешком и сказал: "Поехали". Я был рад возможности сопровождать Лафбери куда бы то ни было и натянул лётную одежду так же быстро, как и он. Пока мы шли к "Ньюпорам", он сказал, что нам предстоит достать боша. От меня требовалось лишь следовать за ним и держать глаза открытыми.

Мы пролетели над Монсеком через полчаса, так и не обнаружив присутствия ганса. Хотя день был погожим, мы могли засечь появление в секторе вражеского самолёта по разрывам французских зенитных снарядов. После очередного прохода над немецкими позициями Лафбери повернул домой, взяв курс на Понт-а-Мусон. Мы прошли точно над городом на высоте 6 000 футов. Неожиданно Лафбери камнем бросился вниз. Я немедленно вошёл в пике и присоединился к горячей погоне, полагая, что он заметил внизу противника. Но через минуту для меня стало очевидным, что майор попал в переплёт. Пропеллер его машины остановился, а он беспокойно осматривался и кружил в поисках подходящей площадки для посадки.