Эдвард Рикенбэкер - Сражаясь с летающим цирком (Главы 1-14)

После расспросов мы узнали, что это место называлось "У Волтера" (Walter's) и было едва ли не самым претенциозным кафе в Нанси. Я позвал владельца и выяснил, что его звали Волтер (Walter). Раньше он работал шеф-поваром "Кникербокера" (Knickerbocker) в Нью-Йорке. Начало войны застало его во время поездки в старый дом во Франции; он вступил в пехоту и после нескольких месяцев на фронте - ранен и отправлен в отставку.

Будучи поклонником Франции родом из этой страны, Волтер решил остаться в ней и увидеть войну "снаружи". Соответственно он выбрал "маленький восточный Париж", где открыл первоклассный ресторан, превратившийся в место встречи для многих американских офицеров, чьи штабы обосновались в округе.

Глава 14. "Румплер" номер 16

Лейтенант Смит отправился со мной в очередной вылет 4 июня 1918 года. Теперь он представлял собой ценного компаньона, и я мог целиком положиться на его надёжность и весьма трезвую рассудительность. Мы пересекли фронт у Понт-а-Мусона, желая оглядеться на территории противника и выяснить, не выбрался ли какой-нибудь не в меру любопытный аэроплан на фоторазведку.

Прошло чуть более десятка минут после того, как мы пересекли окопы, и тут я заметил в отдалении два силуэта вражеских машин, приближавшихся к нам со стороны Меца. С первого взгляда я понял, что эти ребята шли с превышением более чем в тысячу футов. Не тратя времени на выяснение того, сопровождают ли их с тыла какие-нибудь друзья, я резко изменил курс и начал набор высоты. Мы не могли ни атаковать, ни эффективно защищаться, находясь настолько ниже врага.

Повернув на юг и постепенно забираясь вверх, я заметил по курсу в направлении к нашему аэродрому огромное количество белых снарядных разрывов, испещривших небосвод приблизительно на нашей высоте. То были американские зенитные снаряды, из чего ясно следовало, что над Тулем находится аэроплан противника; также они информировали об отсутствии в том районе американских самолётов - в противном случае наши артиллеристы вели бы более осторожную стрельбу.

К тому времени мне удалось сбить пять немецких аэропланов, все - за линией фронта. Подтверждение последней победы, одержаной 30 мая, пока не поступило, так что официально я ещё не был асом. Это было не столь уж важно, но вот уничтожение самолёта боша над нашей территорией, где у меня имелась возможность приземлиться неподалёку и насладиться видом добытого трофея - то было удовольстве, пылко мною вожделеемое. Соответственно, я и думать забыл о последних объектах нашей атаки, которые, вероятно, продолжали полёт в пяти или шести милях позади нас. Я покачал крыльями, привлекая внимание Смита, довернул нос "Ньюпора" в сторону Туля и устремился туда на максимальной скорости. Смит всё понял и держался сзади на малой дистанции.

Подобравшись поближе, мы без труда различили очертания двухместного фоторазведчика гансов, спокойно прокладывавшего путь через яростные разрывы шрапнели. В тот момент на мою победу можно было ставить миллионы. Противник находился в глубине нашего фронта, а упадёт в нескольких километрах от моего ангара. Он даже не заметил моего появления, продолжив неторопливое кружение и, вне всякого сомнения, фотографируя всё, что заслуживало внимания, со спокойным безразличием к неистовым потугам наших батарей "Арчи".

Как я и полагал, это оказался "Румплер". Я подлетел к нему "в упор". Меня видеть он не мог, так как я был точно напротив солнца. Мой самолёт находился выше противника как раз на расстоянии, достаточном для нанесения спокойного удара "прямой наводкой". Смит оставался надо мной, когда я отжал ручку управления и начал скольжение.

Чёрными большими цифрами на борту его фюзеляжа была нарисовано число "16". Абрис номера был восхитительно оттенён цветом, переходящим из чёрного в оранжевый. Сразу перед номером красовалась витиеватая эмблема, также выполненная в оранжевой палитре и изображавшая восходящее солнце. Я воображал то место на стене над койкой, куда уже этим вечером после ужина повешу эмблему, пока направлял прицел пулемёта на восходящее солнце, затем - в место наблюдателя, после поднял его немного и нацелил точно в место пилота всего лишь в сотне ярдов передо мной. Ни секунду не сомневаясь в том, что цель будет поражена, я нажал спусковой крючок.

Слова не способны передать ту степень досады и бешенства, которая охватила меня, когда я понял, что пулемёт заклинило после первых двух или трёх выстрелов. Я промчался мимо лёгкой добычи со скоростью двухсот миль в час, проклиная пулемёт, боеприпасы и оружейника на аэродроме, который халатно отнёсся к отбору и подготовке патронов. Те два или три выстрела, произведённые ранее, только лишь послужили сигналом тревоги для гансов в аэроплане. Они могли немедленно повернуть домой, пока я отступил для ремонта проклятого оружия.

Я был слишком прав. Они уже отправились обратно, улепётывая на максимальной скорости. Я направил свой самолёт, обладавший большей скороподъёмностью, параллельным курсом для того, чтобы нагнать их и одновременно вернуть преимущество по высоте. В то же время я избавился от патрона, застрявшего в патроннике "Викерса" (Vickers), и произвёл несколько выстрелов, чтобы убедиться в исправности механизма. Всё снова было в порядке, и я посмотрел вниз, чтобы выяснить, как далеко меня унёс аэроплан.

Мы пересекли линию фронта! На расстоянии не более мили лежал Тьякур. Всё это время вражеская машина постепенно снижалась в сторону базы, и для какой-либо атаки у меня оставались считанные секунды. Все надежды на одержание победы над нашей территорией улетучились. Мне повезёт, если я вообще получу хоть какое-нибудь её подтверждение, так как теперь я был слишком далеко в глубине немецких позиций и на слишком малой высоте. Я атаковал со снижением.

Если с кем-нибудь случаются неприятности, то, как правило, их причина сокрыта в нём самом. Не будь я так по-глупому оптимистично уверен в исходе этой встречи, то был бы поосторожнее, и моё первое разочарование не заставило бы меня забыть о том, что следует присматривать за другими машинами врага. В приступе ярости от потери лучшего шанса для превосходного выстрела, который когда-либо мне выпадал, я забыл даже о Смите. В течение пяти минут полёта у меня практически не было иных мыслей, кроме злобной досады. Теперь меня ждало грубое возвращение к реальности.

Стоило мне войти в последнее пике на "Румплер", как я услышал, увидел и почувствовал живые огненные полосы возле собственной головы. Они щёлкали и сверкали вокруг подобно дюжине жаровень для поп-корна, за исключением того, что у них был более частый и правильный ритм. Я увидел, как мимо моего лица стремительно пронеслись несколько трассирующих пуль, прежде, чем осознал, что я за чёртов идиот. Чудовищная ситуация напугала меня до смерти; я даже не стал оглядываться и подсчитывать количество аэропланов противника за хвостом. Мне показалось, судя по огненным полосам, которыми трассирующие пули и зажигательные боеприпасы прочерчивали крылья моего самолёта, что их была по меньшей мере тысяча. Правой ногой я резко переложил руль направления и судорожным рывком швырнул вправо ручку управления. Машина резко накренилась и скользнула боком на несколько сотен футов, а затем я, увидев открытую местность между собой и старой доброй Францией, выровнял аэроплан и добавил газу. Внезапность моего манёвра, должно быть, стала полной неожиданностью для гансов, так как после выравнивания я, оглянувшись, увидел, что два одноместных истребителя преследователей по-прежнему продолжали снижение. Я убрался так быстро, что они ещё не заметили моего исчезновения.