Нина Михальская - Течёт река…

Потом приступили к разбору заданного для прочтения дома фрагмента текста из романа Ремарка «На Западном фронте без перемен» и стихотворения одного из английских «окопных поэтов». Перед анализом текстов учитель напомнил тему урока (о ней было сказано ранее): «Человек на войне». Майкл удачно подобрал тексты, держался на уроке уверенно, свободно управлял классом, говорил четко, и я радовалась, глядя на него, слушая развернувшуюся беседу с учениками, радовалась и понимала, что годы обучения в МГУ многое ему дали, он мог гордиться полученным в нашей стране образованием. Я тоже испытывала чувство гордости: школьный урок превосходил по уровню университетскую лекцию мистера Фохта.

Завершился урок тем, что учитель взял мел, разделил классную доску на две половины, наверху слева написал крупными буквами слово ВОЙНА, наверху справа слово МИР и предложил ученикам по очереди подходить к доске и писать слова, которые связаны, по их мнению, с тем, что видит и переживает человек на войне и в мирной жизни. Желающих оказалось много, каждый тянул руку вверх, стремился к доске.

Получилась такая картина:

ВОЙНА

кровь горе слезы смерть

окопы пули боль

сироты утраты

ужас ранения

свист пуль

фронтовая дружба

МИР

радость слезы радости

возвращение домой

встреча любовь тишина

летят белые птицы

синее, синее небо

как хорошо покой

Прозвенел звонок, урок кончился, но ребята и на перемене подписывали все новые и новые слова, не расходились.

А я, вспомнив о мистере Фохте, вспомнила и об университете. Отправилась в библиотеку, к текстам, которые и мне надо штудировать. Томик стихов Браунинга и «Иван Иванович» ждали меня. Снова читаю поэму. Чем она интересна, чем важна для моей темы?

Браунинг первым в английской литературе сделал своим героем русского крестьянина, человека из народной среды, подчеркнув национальность его вынесенным в заглавие именем. Поэма создана в 1879 году, в поздний период творчества Браунинга, начинавшего свой путь последователем романтиков Байрона и Шелли В поздних произведениях, в сборнике «Драматические идиллии», куда входит «Иван Иванович», проявился интерес к реалиям обыденной действительности, к условиям жизни героев, бытовым деталям, к обстановке действия, что сочеталось с драматической напряженностью ситуаций и напряженностью работы мысли, стремлением разобраться в происходящем во всей его сложности.

В поэме переданы воспоминания о совершенном в 1834 году путешествии Браунинга через Эстонию («пустынную Эстонию») в Петербург, в его памяти сохранилась картина заснеженного леса, через который он проезжал. Однако исследователи считают, что главным источником поэмы стала анонимно опубликованная в 1855 г. книга «Англичанка в России», написанная, как значится в подзаголовке, от лица некоей «Леди, десять лет прожившей в этой стране». Среди ряда историй из русской жизни, рассказанных в этой книге, есть одна, положенная Браунингом в основу сюжета его поэмы Это история о женщине, отдавшей на съедение волкам своих детей. Браунинг воспроизвел эту историю, изменив финал и включив ряд сцен. События в поэме драматизированы. Определено место действия — участок дороги, проходящей через леса и соединяющей «устье Невы с Золотыми воротами Москвы». По обеим краям дороги — стена глухого «непроходимого леса». На этой дороге волки и преследуют сани везущей в них своих детей женщины. Зима, холод, все занесено снегом, вой волков слышен все сильнее и сильнее.

Действующие лица разыгрывающейся трагедии наделены именами: не просто «крестьянин», а Иван Иванович, не просто «женщина», а Лукерья (Луша); сыновей её зовут Степан (Степка), Терентий (Тереша), самый младший — Кирилл. Звучат и другие русские имена— Василий, Сергей, Дмитрий, Катя, Марфа. Упомянуты реалии крестьянского быта. Суд над матерью, бросившей волкам сыновей, вершит не словами, а действием деревенский плотник Иван Иванович. В образе Ивана Ивановича воплощены представления автора о русском менталитете и особенностями поведения. Крестьянин Иван — выразитель народного взгляда на правду и справедливость. Выслушав рассказ Лукерьи, он поднимает топор и отрубает ей голову. Он совершает это по указанию свыше, вняв гласу Божию. Народный сход оправдал его. Сопутствуют, согласно западному восприятию российской действительности, два её атрибута — икона и топор. В поэме Браунинга они рядом. Топором вершит свой суд над Лукерьей Иван. Священник называет Ивана «слугою Господа». Волки представлены в поэме воплощением сатанинских сил. Обезумевшей от страха Лукерье видится в блеске их глаз дьявольский огонь. Это доводит Лукерью до умопомрачения, до безумия. Сатанинская сила одолевает ее, движет её поступками. Иван Иванович, движимый инстинктивным порывом, совершает акт возмездия. Вопрос о закономерности этого акта, казалось бы, получает своё разрешение. Однако однозначно-прямолинейное решение сложной нравственной проблемы ещё не есть её окончательное решение. От созданных в поэме картин остается ощущение ужаса. Льется кровь. Страшные волчьи пасти рвут на куски и пожирают тела детей. Глушь, беззащитность, холод, снег. Все выглядит зловеще и мрачно, Этот образ будет возникать в произведениях английских писателей и в последующие годы.

Браунинг вдохновил меня на дальнейшие изыскания, чем я и занималась все лето, переходя от пьесы Оскара Уайльда о нигилистах к сонетам Россетти, читая книги Степняка-Кравчинского, роман Баррета «Грех Ольги Засулич», «Овод» и другие произведения Этель Лилиан Войнич, стихи Суинберна и некоторые книги для детского чтения, авторы которых касались интересующей меня темы России.

В конце июня сделала сообщение на заседании кафедры литературы, включенное в план моей стажировки, о структуре читаемого мною в Москве лекционном курсе по зарубежной литературе, что вызвало любопытную и во многом неожиданную реакцию слушателей: они были удивлены тем, что лектору приходится обращаться к целому ряду литератур не только западно-европейских, но и восточно-европейских стран и даже к американской литературе. Столь «широкий размах» не был привычен для преподавателей Лондонского университета, каждый из которых специализировался, как правило, в какой-то определенной проблеме, будь то романы Тургенева, Толстого, Достоевского, да и в данном случае останавливался на двух-трех произведениях. Сразу же отмечу, что и профессор Даглас Хьюитт, с которым несколько позднее пришлось встретиться в Оксфорде, тоже был чрезвычайно удивлен этим.

Вместо сообщения о построении и содержании курса истории английской литературы решила подарить кафедре учебник, составленный мной и Г. В. Аникиным. Июнь подходил к концу, и это решение было одобрено.