Оливер Сакс - Нога как точка опоры (2012)

— Чай или кофе, доктор Сакс? спросила меня маленькая сестра-яванка. (Я мельком заметил ее в то отвратительное утро, когда меня везли на операцию.)

— Чай, — ответил я. — Целый чайник! И овсянку, яйцо всмятку и намасленный тост с мармеладом!

Она изумленно раскрыла свои милые раскосые глаза.

— Ну, вам сегодня явно лучше! — сказала она. — Последние два дня вы не хотели ничего, кроме глотка воды. Я очень за вас рада — теперь вы снова хорошо себя чувствуете.

Да, я тоже был рад. Я чувствовал себя хорошо и радовался вернувшейся бодрости, желанию делать упражнения и двигаться. Я всегда был активен — ведь активность жизнен­но важна. Я обожал любые движения, особенно быстрые движения тела; мысль о том, чтобы неподвижно лежать в постели, была мне ненавистна.

Я заметил перекладину, что-то вроде трапеции, висящую над кроватью. Я потянулся к ней, крепко ухватился и двадцать раз подтянулся. Замечательное движение, замечательные мускулы — их действие приносило мне радость. Я отдохнул и стал подтягиваться снова — теперь тридцать раз; потом, откинувшись на подушку, можно было насладиться приятным ощущением усталости.

Да, я снова был в хорошей форме, несмотря на несчастный случай, операцию и повреж­дение тканей. Было чертовски приятно сделать пятьдесят подтягиваний, учитывая, что всего пятнадцать часов назад я страдал от шока и бредил. Это принесло мне не только радость, но и уверенность — уверенность в силе моего тела, его выносливости, его воле к выздоровлению.

После завтрака, как мне сказали, придет физиотерапевт. Она, по общему мнению, была первоклассным специалистом, и мы с ней начнем работать — восстановим тонус мышц, чтобы они были «на плаву», заставим работать вместе со всем организмом. Я в определенном смысле почувствовал себя кораблем, сказав себе «на плаву», — живым кораблем, кораблем жизни. Я ощущал свое тело как корабль, на котором я путешествовал по жизни; у него были надежные борта, а ловкие матросы согласованно действовали вместе под командой капитана — меня самого.

Вскоре после девяти физиотерапевт пришла; это была крепкая, похожая на игрока в хоккей женщина с ланкаширским акцентом. Ее сопровождала ассистентка или студентка — кореянка со скромно потупленными глазами.

— Доктор Сакс? — рявкнула физиотерапевт голосом, который был бы слышен на всем стадионе.

— Мадам... — тихо ответил я, склоняя голову.

— Рада познакомиться, — сказала она чуть менее громко, протягивая мне руку.

— Я тоже рад, — ответил я менее тихо, пожимая ее руку.

— Как там ваша нога? Что чувствуете? Небось болит дьявольски, верно?

— Нет, теперь уже особенно не болит — только иногда. Но ощущается довольно странно — не действует как полагается.

— М-м... — хмыкнула она, задумавшись. — Что ж, давайте посмотрим и начнем работать.

Она откинула простыню с моей ноги, и в этот момент я заметил у нее на лице выражение внезапного изумления. Оно тут же сменилось серьезным трезвым выражением профес­сиональной озабоченности. Врач вдруг словно стала менее живой и несколько подавленной. Достав сантиметровую ленту, она измерила бедро, а также для сравнения здоровую ногу. Результату она, казалось, не поверила и повторила измерение, кинув при этом быстрый взгляд на молчаливую кореянку.

— Да, доктор Сакс, — сказала она наконец,

— изрядная у вас убыль — четырехглавая мышца уменьшилась на семь дюймов, знаете ли.

— Звучит устрашающе, — ответил я, — но ведь, кажется, она очень быстро атрофируется от неупотребления.

Слово «неупотребление» вроде бы принесло ей облегчение.

— Да, неупотребление, — пробормотала она скорее себе, чем мне. — Не сомневаюсь, все объясняется именно неупотреблением.

Врач положила руку мне на бедро и пощупала мускулы, и опять мне показалось, что на ее лице промелькнуло выражение изумления и беспокойства и даже нескрываемого отвращения, как бывает, когда неожиданно касаешься чего-то мягкого и извивающегося. При виде этого, хотя взгляд врача тут же стал профессионально вдумчивым, все мои собственные страхи, до того подавлявшиеся, вернулись с удвоенной силой.

— Ладно! — рявкнула физиотерапевт прежним слишком громким и бодрым голосом.

— Ладно! Хватит щупать, измерять и разговаривать — давайте что-нибудь сделаем!

— Что? — спросил я тихо.

— Сократите мышцу, а вы что думали? Я хочу, чтобы вы напрягли четырехглавую мышцу на этой ноге — мне не нужно говорить вам, как это делается. Просто напрягите мускулы. Заставьте мышцу затвердеть — там, где лежит моя рука. Ну же, вы совсем не стараетесь! А теперь с другой стороны.

Я тут же сильно напряг четырехглавую мышцу на правой ноге. Однако когда я пытался сделать то же с левой, не было ни следа напряжения, ни следа затвердения. Я снова и снова пытался это сделать — без всякого результата.

— Похоже, у меня не очень-то получается, сказал я жалобно.

— Не теряйте мужества! — проорала физиотерапевт. — Существует множество способов... Очень многие испытывают затруд­нения при напряжении — изометрическом сокращении мускулов. Нужно думать о движении, а не о мышце. В конце концов, люди двигаются, совершают разные действия, а не просто напрягают мускулы. Вот тут ваша коленная чашечка — прямо под гипсом. — Она постучала по гипсу сильными пальцами, и раздался странный неживой звук. — Ну, просто подтяните ее к себе. Подтяните вверх коленную чашечку — это нетрудно, раз связки восстановлены.

Я потянул. Ничего не произошло. Я тянул снова и снова. Я тянул до тех пор, пока не стал пыхтеть от усилий. Ничего, совсем ничего не происходило — ни малейшего намека на движение. Мускулы были неподвижны, как спущенный шарик.

Физиотерапевт начала выглядеть встрево­женной и огорченной и сурово сказала мне своим голосом тренера:

— Вы не стараетесь, Сакс. Вы на самом деле не стараетесь!

— Прошу прощения, — виновато ответил я, вытирая со лба пот. — Я полагал, что прилагаю массу усилий.

— Ну да, — проворчала она. — Похоже, вы вовсю трудились, да только ничего не вышло. Ладно, не нужно беспокоиться, у нас еще есть разные способы! Подтягивание коленной ча­шечки все-таки в определенной мере действие изометрическое и может быть более трудным потому, что коленной чашечки вы не видите. — Она постучала по непрозрачному гипсу костяшками пальцев, как в дверь.

— Здорово было бы, будь он прозрачным, откликнулся я.

Она решительно покивала.

— А еще лучше, если бы гипсовые повязки вообще не применялись... здоровенные неуклюжие шту­ки, порождающие множество проблем. Гораздо лучше обездвиживать суставы скобами — толь­ко не пытайтесь сказать об этом ортопедам. Они ведь ничего не смыслят в физиотерапии! — Она резко оборвала себя, смутившись. — Я не хотела этого сказать, — пробормотала она голосом, весьма отличавшимся от ее коман­дирских интонаций. — У меня просто вырвалось... Однако... — Она поколебалась, но потом, прочтя на моем лице понимание и одобрение, продолжала: — Я ничего не хочу сказать против ортопедов — они делают нужную работу, только, похоже, совсем не думают о движениях и позах, о том, как вы будете что-то делать после того, как анатомия приведена в порядок.