Литтон Стрэчи - Королева Виктория

И вот, казалось, пришла пора сделать еще один шаг. Следующее письмо короля было заполнено иностранной политикой — ситуация в Испании и Португалии, фигура Луи Филиппа. На него он получил благоприятный ответ. В самом начале, правда, Виктория сказала, что показала политическую часть письма лорду Мельбурну, но затем перешла к обсуждению иностранных дел. По всему было видно, что она не прочь обменяться мнениями по этому вопросу с дядей. И далее в том же духе. Но король Леопольд все еще соблюдал осторожность. И хотя его эпистолярная дипломатия приближалась к критической точке, он все-таки сдерживался. Но, наконец, не смог больше молчать. Для него было крайне важным, чтобы в интригах с Францией и Голландией он имел поддержку Англии или, по крайней мере, создал видимость этого. Однако английское правительство, похоже, собиралось соблюдать нейтралитет. Это было очень плохо. Кто не с ним, тот против него, неужели они этого не понимают? Может быть, они просто колеблются, и небольшой толчок со стороны Виктории спасет положение. Он решился изложить ей эту проблему, деликатно, но настойчиво — так, как он видел ее сам. «Все что я хочу от Вашего милого Величества, это чтобы вы, походя, высказали вашим министрам, и особенно любезному лорду Мельбурну, что, пока это не противоречит интересам вашей собственной державы, вы не хотите, чтобы правительство принимало меры, которые могут вскорости нанести вред и этой стране, и стране вашего дяди и вашей семьи». Эта просьба дала совершенно непредвиденный результат. Ответом была мертвая тишина, которая длилась больше недели. И когда Виктория, наконец, написала, она не скупилась на добрые слова. «Вы глубоко заблуждаетесь, драгоценнейший дядя, если думаете, что мои чувства теплоты, беззаветной привязанности и любви к вам, могли измениться — ничто и никогда их не изменит», — но ее: рассуждения об иностранной политике, хотя и длинные, и содержательные, были в высшей степени неконкретны и высказаны были чуть ли не в официальной, дипломатической форме. Ее министры, сказала она, полностью разделяют ее взгляды по данному вопросу; она понимает все трудности положения ее любимого дяди и сочувствует ему; и он может не сомневаться в том, «что и лорд Мельбурн, и лорд Пальмерстон в высшей степени озабочены процветанием и благополучием Бельгии». И больше ничего. В ответ король написал, что очень рад и, в свою очередь, заверил ее в самых теплых чувствах. «Моя дорогая и нежно любимая Виктория, вы прислали мне очень милое и длинное письмо, которое принесло мне великую радость и удовлетворение ». Он сделал вид, что не заметил полученного отпора.

А несколько месяцев спустя разразился кризис. Король Леопольд решил нажать посильнее и на этот раз привлечь Викторию на свою сторону демонстрацией королевской силы и авторитета дяди. В резком и почти категоричном письме он еще раз изложил племяннице свою проблему. «Вы, конечно, знаете, что я никогда и ни о чем вас не просил… Но, как я уже говорил, если мы будем неосторожны, то можем столкнуться с серьезными последствиями, которые в той или иной степени затронут всех, и именно этому следует уделить самое пристальное внимание. Остаюсь, дорогая Виктория, вашим любящим дядей, Леопольд Р.». Королева немедленно передала это письмо лорду Мельбурну, который ответил в тщательно продуманных фразах, не заостряя, впрочем, ни малейшего внимания на том, что именно ей следует написать дяде. Она поступила так — скопировала все утонченные формулировки, вставив в некоторые места обращение «дорой дядя», и заключила письмо выражением «нежной любви к тете Луизе и детям». Теперь, наконец, король Леопольд был вынужден остановиться. В своем следующем письме он вообще не касался политики. «Рад узнать, — написал он, — что в этом году Брайтон понравился вам больше. Мне кажется, Брайтон просто великолепен в это время года, пока не задули восточные ветры. Да и к тому же павильон достаточно удобен, этого никто не может отрицать. Именно здесь, еще до моего брака, я встречался с регентом. Потом была Шарлотта со старой королевой Шарлоттой. Как все это теперь далеко, и как живо оно в моей памяти». Подобно бедной мадам де Ливен, Его Величество почувствовал, что ошибся.

Тем не менее, он не полностью утратил надежду. Подвернулась другая возможность, и он сделал еще одну попытку — впрочем, не слишком на нее рассчитывал, и она немедленно и с треском провалилась. «Дорогой дядя, — писала королева, — я хочу поблагодарить вас за последнее письмо, которое получила в воскресенье. Хотя вы и с некоторым одобрением рассматриваете мои политические искры, я думаю, что лучше их не раздувать, ибо, в конце концов, они могут разгореться, и особенно учитывая то, что, к моему великому сожалению, это единственный предмет, по которому наши мнения расходятся. Поэтому я ограничусь лишь пожеланием богатства и процветания Бельгии». После этого стало совершенно ясно, что ничего большего он не добьется. В последующих письмах явно прослушиваются необычные элегические ноты. «Моя драгоценнейшая Виктория, только что получил ваше очаровательное маленькое послание, и оно поразило меня в самое сердце. Да, моя любимая Виктория! Я нежно люблю вас… Я люблю вас такую как вы есть, и я люблю в вас то милое дитя, о благополучии которого я столь ревностно забочусь». Ему пришлось пройти через многое, и хотя в жизни случаются разочарования, но и удачи не проходят мимо. «Мне оказаны все почести, о которых можно только мечтать, и в политическом смысле моя позиция очень прочна». Но дело ведь не только в политике, дело ведь и в романтическом томлении его сердца. «Единственная оставшаяся у меня страсть — это Восток, где я, вероятно, однажды и закончу свою жизнь, взойдя на западе и зайдя на востоке». Что же касается его преданности своей племяннице, то ей нет конца. «Я никогда не навязывал вам ни услуг, ни советов, хотя и могу сказать с достаточной уверенностью, что благодаря той необычной судьбе, которой одарило меня провидение, мой политический и личный опыт очень богат. Я всегда готов прийти на помощь, где бы и что бы ни случилось, и я повторю еще раз: все, что я хочу взамен, это немного вашей искренней любви».

В переписке с королем Леопольдом проявились те черты характера Виктории, которые большей частью были еще скрыты от посторонних глаз. Ее отношение к дяде не поколебалось ни на секунду. Все его атаки натолкнулись на непреодолимую линию обороны. Иностранная политика Англии его не касается; она касается лишь ее и ее министров. Все его намеки, просьбы и вся его борьба — совершенно бесполезны, и ему пора с этим смириться. Твердость ее позиции большей частью вызвана уважением и нежными чувствами, его сопровождающими. С начала и до конца непоколебимая королева оставалась преданной племянницей. Должно быть, Леопольд завидовал ее идеальной корректности; но то, что вызывает восхищение в поведении почтенного государственного мужа, не всегда к лицу девятнадцатилетней девушке. Так что привилегированные наблюдатели испытывали некоторый страх. Странная смесь неподдельной беззаботности и твердой решимости, откровенности и скрытности, ребячества и гордости, казалось, пророчила запутанное и полное опасностей будущее. Шло время, и менее приятные стороны этой странной смеси проявлялись все сильнее и сильнее. Обратили внимание, что дворцовый этикет, и без того не отличающийся вольностями, становится все более и более жестким. До некоторой степени это приписывалось влиянию Лейзен; но даже если так, то у Лейзен была способная ученица. Малейшие нарушения окостеневших правил поведения или субординации немедленно приковывали к себе острый и суровый взгляд королевы. И все же глаза Ее Величества, какими бы сокрушающими они ни были, не шли ни в какое сравнение с ее ртом. Сила воли, заключенная в этих маленьких выступающих зубках и этом маленьком покатом подбородке, была куда более сокрушительной, чем та, которую выдавали сильные скулы. Непоколебимой, непроницаемой и грубой она была — воля, опасно граничащая с упрямством. А упрямство монарха — это не то, что упрямство обычного человека.