Агате Несауле - Женщина в янтаре

Мы пробуем отойти от него.

— Держись от него подальше, — советует Беата, — он чудовище.

— Произнеси оба слова вместе. Произнеси фуук юур [5] Your — твой (англ.). куунт.

Он прижимает меня к углу дивана.

— Скажи, я хочу услышать, как ты это произнесешь.

Миссис Чигане приближается к нему с посудной тряпкой в руке.

— Старый развратник, — говорит она, — оставь девочку в покое. Я про тебя все знаю.

— Я ничего не делал. Что я сделал? Она ходит в школу, у нее преимущество в получении образования, мне правительство их не предоставило, она получит бесплатное образование, ее учат английскому. Я хочу только, чтобы она и меня поучила.

— Замолчи! — миссис Чигане размахивает посудной тряпкой. — Отойди от девочки. Сейчас же!

Но мистер Бумбиерис не уходит, и она бросает в него тряпкой, угодив прямо в лысую макушку.

— Миссис Чигане следовало быть более сдержанной. Я думала, она лучше воспитана, — позже с осуждением произносит мама.

Но и этот неслыханный поступок утихомиривает мистера Бумбиериса только до следующего раза.

— Что это такое? Что значит прик? [6] По-английски prick — болт, но и половой член (вульг.). — шепчет господин Бумбиерис. — В словаре неправильный перевод. Ну же, девочки, скажите, как это произносится.

Все латышские семьи письменно обязались в течение последующих двадцати лет жертвовать определенную сумму латышской общине, и был куплен дом с тремя спальнями на углу 25-й улицы и Центральной авеню. Дом запушен и постепенно ремонтируется. По вечерам и в конце недели здесь проводятся поэтические вечера, лекции, беседы, ставят пьесы, даже дают концерты, репетируют любители народных танцев. Беате все это нравится, и она меня дразнит, что я, вот, все одна да одна, все за книгами, а она ходит в Центр, как только выпадает возможность — после уроков или после работы. Домашние задания она делает поздно ночью, сидя на полу в коридоре, чтобы свет никому не мешал.

Одна в кино я ходить не могу, но я им увлечена по-настоящему. После того случая с женщинами в автобусе миссис Тумсите в кино ходить отказалась, а Беата, если не работает, предпочитает пойти в Центр, репетировать или отбиваться от комплиментов полудюжины латышских парней, которые в перерывах любой ценой пытаются добиться ее внимания.

Как-то осенним вечером я одна отправляюсь в кино. Я знаю, что должна быть очень осторожной. Поход в кино на улицу Огайо с ее стриптиз-клубами совершенно исключается. В кинотеатре на 16-й улице идут черно-белые фильмы о преступлениях и наказаниях, например, «Выхода нет» и «Я — беглый каторжник». В кинотеатре «Esquire» гораздо интереснее. Фильм «Наследница» заканчивается тем, что Монтгомери Клифт стучится в двери Оливии де Хэвиленд, а его не впускают, в фильме «Чужие в поезде» Фарли Грейнджер замышляет убийство жены, в фильме «Место под солнцем» Монтгомери Клифт наблюдает, как тонет Шелли Уинтерс. А в центре города идут цветные фильмы, в которых прекрасно одетые женщины и мужчины влюбляются, и конец в этих фильмах всегда счастливый. Так я и отправляюсь в кинотеатр «Loew» на Пенсильвания-авеню. Домой я доберусь благополучно, потому что остановка автобуса всего в одном квартале от нас, на хорошо освещенном углу. Останется только глянуть, кто сидит у меня за спиной, и быстро мчаться, если за мной кто-нибудь увяжется. На отрезке 24-й улицы между Центральной авеню и Парк-авеню свет выключают рано. Маленький продуктовый магазин и сапожная мастерская работают только до пяти. Но я не хочу думать об опасностях, которые подстерегают меня по дороге домой. Я с восторгом думаю о том, что увижу, как танцует и поет Мици Гейнор и как за ней ухаживают.

В кинотеатре я выбираю место в центре, сзади еще несколько рядов. У меня за спиной никого нет, а если кто-то и сядет со мной рядом и начнет приставать, как делают это старые мужчины на улице Огайо, я быстро переберусь на другую сторону. Кинотеатр полупустой, вечером в рабочие дни это обычная картина. Чуть впереди сидят немолодые муж с женой. Мне, конечно, хотелось бы сидеть поблизости, чтобы быть под их защитой, но разве им понравится, если я сяду рядом, когда столько пустых мест. Прежде чем открывается занавес, входит еще несколько зрителей, большинство мужчины, большинство поодиночке. Я запомнила, кто куда сел, чтобы можно было перебраться, если вдруг понадобится. Нет и молодых мужчин по двое или в компании, которые могли бы встать на пути, как возле кинотеатра на улице Огайо молодые солдаты из Форта Беджамина Харрисона.

Мици Гейнор на экране танцует, красный атлас развевается, жемчуг блестит. Ноги в чулках-паутинках грациозно взлетают, она обмахивается страусовым пером. Ее боготворят двое — кого из них она предпочтет?

Моего плеча касаются теплые пальцы и не исчезают. Я чувствую влажное дыхание на затылке, пальцы касаются моей руки. Не спуская глаз с экрана, я перебираюсь на несколько рядов вперед, ближе к женатой паре. Я сразу же понимаю, как настойчиво человек преследует меня — он садится сзади.

Я сижу и думаю об одном — как бы он до меня не дотронулся, но он дотрагивается. Его рука скользит через мое плечо к груди. Я встаю и снова пересаживаюсь. Я вижу висящую белую плоть на темном фоне его брюк. Я ощущаю его запах, мои шея и плечи чутко реагируют на каждое его движение, я знаю, что он собирается делать, прежде чем это происходит.

Я пересаживаюсь еще дважды, но он меня преследует. Во тьме кинозала он кажется мне великаном, опасным, настойчивым, обуреваемым вожделением. Он вправе вести себя так: я не должна быть здесь одна. В отчаянии я пересаживаюсь на тот ряд, где сидит женатая пара, но почти сразу же его дыхание впивается в мой затылок. Он кладет руку на мое плечо. Она бледная и узловатая; кончики пальцев слегка отогнуты вверх. От отвращения меня начинает тошнить, но глаз от экрана я не отрываю, в испуге жду, что предпримет он дальше.

Я чувствую, как он напрягся, готов напасть, но что-то ему помешало. У меня за спиной какая-то суматоха, кто-то велит ему выйти, начинается потасовка, и вот его уже нет. Я не оборачиваюсь, а то он еще подумает, что я приглашаю его вернуться. Я пытаюсь сосредоточиться на платье Мици Гейнор, оно похоже на корсет, который миссис Чигане привезла из Латвии, только у нее он черный и носит она его под платьем, а здесь он вышит ярко-красными блестками и надет так, что виден и мужчинам, и женщинам.

Но я уже не в силах следить за происходящим на экране, фильм кажется фальшивым и назойливым. Мне даже все равно, счастливым будет конец или нет, я жалею, что не пошла в «Esquire». Конечно, Мици Гейнор и другие красивые девушки, героини фильма, вызывающе хороши на экране, но во тьме кинотеатра их никто не преследовал, никто им не угрожал по дороге домой, никто не прятался под лестницей, чтобы напасть, никто не волочил их по цементному полу. Мне захотелось, чтобы этих милых девушек вытащили из машины на какой-нибудь пустынной улице Индианаполиса и затолкали бы в погреб в Лобетале. Я хотела увидеть фильм, рассказывающий правду.