Михаил Мильштейн - Сквозь годы войн и нищеты

Благословение Берзина было обязательным: он давал окончательное «добро» на отъезд любого сотрудника ГРУ в служебную командировку.

К моему удивлению, у Берзина возникли какие-то сомнения в целесообразности моей поездки в Китай. Он сначала внимательно на меня посмотрел, а потом задал совсем не протокольный вопрос:

— А у тебя самого есть желание ехать в Харбин?

Я, по правде говоря, не совсем понимал смысл этого вопроса и ответил на него все теми же стандартными и характерными для моего поколения словами:

— Я готов ехать туда, куда меня пошлют.

И тут случилось неожиданное. Берзин улыбнулся и произнес:

— А мне кажется, что тебе незачем ехать в Харбин. Эта поездка отнимет у тебя слишком много лет и ничего не даст.

Я перевел взгляд на Озолина. Импровизация Берзина явилась для вышколенного чекиста полной неожиданностью.

— Знаешь, — обратился Берзин к Озолину, — его надо послать в такую страну, где он мог бы повысить свой профессиональный уровень, изучить язык, а в Харбине ему, уверен, делать нечего. Как ты думаешь?

Конечно, начальник ГРУ не мог не заметить растерянности Озолина. Судя по всему, Берзин имел насчет меня определенные планы на будущее. Озолин, в свою очередь, исходил из того, что уже проведена колоссальная работа по оформлению меня именно в Харбин и «мчавшийся на всех парах локомотив» негоже останавливать на полпути.

— В данное время нет необходимости посылать наших специалистов в другие страны. К тому же и вакантных мест тоже нет.

Последние слова были произнесены Озолиным почти шепотом.

— Ну, это можно исправить. Я хочу сказать, если надо, то и необходимость появится, и место найдется! Давайте попробуем.

И тут же, на наших глазах, он снял телефонную трубку и кому-то позвонил. С кем он говорил, я так и не узнал. Но разговор, очевидно, шел обо мне. По словам Берзина, неправильно, когда молодого способного человека посылают в Харбин, намного важнее и полезнее для дела посылать такие перспективные кадры в США или в Англию. Начальник ГРУ просил кого-то поддержать его и найти место для отправки «перспективного кадра» именно в те страны, которые он обозначил в ходе своего монолога.

Повесив трубку, Берзин посмотрел на нас и твердо произнес:

— Его командировка в Харбин отменяется, подберите туда другого сотрудника, старше Мильштейна по возрасту. А его оформляйте в Соединенные Штаты Америки.

Разумеется, решение Берзина вовсе не означало лишь его заботу обо мне как о молодом сотруднике ГРУ. Он с особым вниманием относился и к другим молодым «перспективным кадрам» и очень часто по отношению к ним принимал неординарные решения.

Итак, на авторитетном уровне было решено направить меня вместе с семьей (моему старшему сыну к тому времени исполнилось два года) в Соединенные Штаты Америки. В целях конспирации мне сменили фамилию. Теперь она звучала так: Мильский. Почему Мильский, а не Мильштейн, я понять не мог, но кому-то из начальства, по-видимому, показалось, что Мильский звучит более благозвучно. Официальная цель поездки — работа секретарем генерального консульства СССР в Нью-Йорке. Не официально же я должен был выполнять указания резидента ГРУ. Кто был резидентом Главного разведывательного управления в Нью-Йорке, я, естественно, не знал. А поскольку я занимал в аппарате ГРУ маленькую должность и направлялся на такую же маленькую должность за рубеж, со мной особенно не церемонились, и при малейшей попытке хоть что-нибудь выяснить по поводу моей дальнейшей работы мне отвечали очень лаконично, как раз в духе засекреченного ведомства: «Все, что надо, узнаете на месте».

Нам с женой было в то время по 24 года.

Никто не говорил, что нам понадобится в дороге или в первые дни жизни в Нью-Йорке. Хотя, надо признаться, даже если бы и говорили, денег и вещей у нас все равно не было, поэтому мы продали кое-что, немного одолжили и купили в комиссионке одно платье жене и один костюм мне. Из этого и состоял практически весь наш гардероб, но мы искренне верили, что покажем буржуям, как советские молодые люди умеют хорошо и красиво одеваться. И, конечно, удивим их прекрасными манерами.

Билеты я получил в конторе Интуриста, размещавшегося тогда на нижнем этаже правого крыла гостиницы «Метрополь».

Меня не удивило, что там уже знали обо мне, и директор конторы встретил меня, как своего хорошего знакомого. Судя по тому, что такая важная персона решила заняться лично мной, пассажиров, отправлявшихся в США, было не так уж много.

— Итак, — начал он, держа наши билеты в руках, — вы плывете в Нью-Йорк на пароходе «Миллуоки», выходящем из немецкого порта Гамбург 8 августа. Вот ваши билеты на поезд до Гамбурга и билеты на пароход до Нью-Йорка. В Гамбурге обратитесь в контору Интуриста, и там вам помогут добраться до океанского лайнера.

Признаться, я не знал, о чем говорить с представителем Интуриста. Для меня «заморские» слова «Миллуоки», «Гамбург», Интурист ровным счетом ничего не значили, но я решил показаться опытным путешественником и многозначительно спросил:

— А вы не скажете, какой тоннаж у «Миллуоки»? Директор Интуриста с удивлением посмотрел на меня из-под очков и на мой вопрос ответил вопросом:

— А для чего это вам? Вы что, собираетесь покупать этот пароход?

Я понял, что он не видит во мне солидного путешественника.

Дальше все происходило настолько быстро, отработанный механизм действовал так четко, что я лишь в последний день перед отъездом оказался снова в кабинете Берзина. Он, как всегда, был краток.

— Тебе повезло, — сказал начальник ГРУ. — Скоро ты окажешься в интересной стране. Главное — не теряй драгоценного времени, используй все возможности для своего образования, изучай язык. Что касается конкретной работы, то тебя, наверное, уже проинструктировали, и мне добавить нечего.

Конечно же, я не сказал, что никто меня ни о чем не инструктировал.

Мне бросились в глаза его озабоченность и грусть во взгляде. Создавалось впечатление, что, разговаривая со мной, Берзин думал о чем-то своем. Интересно, знал ли этот умный человек, что Сталин уже занес зловещий меч над головами многих его соратников. А если знал или догадывался, надеялся ли избежать трагической участи?

В скором времени Берзин был арестован и расстрелян. Сталин тогда только разворачивал свой кровавый поход и начал его с уничтожения неугодных ему крупных военачальников.

Как известно, перед войной Сталиным было ликвидировано до восьмидесяти процентов высшего офицерского состава: 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командармов, 57 из 85 командиров корпусов, 110 из 195 командиров дивизий, 220 из 406 командиров бригад; Всего за этот период было репрессировано 40 тысяч офицеров и генералов (37 тысяч в сухопутных войсках и 3 тысячи на флоте).