Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

Но каждый визит — исключительно родственный. О том, что она когда-либо прибегала к услугам пластических хирургов, актриса не говорит никогда. По ее словам, все дело в генах: «Вы должны были видеть мою маму! Она умерла, когда ей был 81 год, и до конца своих дней она выглядела великолепно и чувствовала, что ей принадлежит мир. Так что дело в хороших генах! Я считаю, что нужно дать природе волю, и не прибегаю к пластической хирургии. Но если собственное отражение кажется кошмаром, то нужно принимать меры.

Красота исходит из души человека. Встретив самую красивую девушку на свете, мужчина может ничего не почувствовать. А другая — с большим носом и большим ртом — будет излучать нечто удивительное. Вот что поражает нас в людях. Если в человеке нет тепла, он не вызывает интереса, как бы формально красив он ни был».

Сомневаться в искренности слов Лорен мне никогда не приходилось. В конце концов должно же в жизни быть место сказке.

В тот раз в Италии мне захотелось ее увидеть, пусть издали. Помню, я нарочно сел в кафе неподалеку от площади, где располагается клиника сестры Лорен. Конечно же, в надежде увидеть саму Софи. Увы, мне не повезло. Но легенда явно была где-то рядом. Я это почувствовал по воздуху, формула которого, как и в тот раз в Москве, была иной…

Ее боялись. Слишком уж грозные были у Галины Павловны вид и голос. Да и за словами Вишневская никогда, что называется, в карман не лезла. Рассказывают, что, только поступив в Большой, она столкнулась с ведущей солисткой театра Марией Максаковой, которую фактически выживали из театра. Мария Петровна подошла к молодой певице: «Я слышала, у вас непростой характер. Не хотела бы я оказаться с вами на одной сцене». Реакция Галины Павловны была мгновенной: «А вам это и не грозит. Вы же на пенсию уходите».

Правда, сама Вишневская, по ее признанию, о тех словах жалела. Но ее многие опасались по-прежнему. Я поначалу тоже испугался. Написал на листочке список вопросов, а заглянуть в него так и не решился. Сидел, как на экзамене, с прямой спиной и чувствовал себя провинившимся студентом. Галина Павловна никаких оснований для этого не давала. Но мне все равно тогда показалось, что она мною недовольна…

Спустя пять лет мы встретились вновь. Вишневская была все та же. Но я ее уже не боялся. Потому что видел, как она только что разговаривала со студенткой своей Школы оперного искусства…

— Галина Павловна, мне кажется, вы стали мягче.

— Это правда. Сама замечаю. Наверное, все происходит из-за того, что я много общаюсь с молодежью. Понимаю, что должна себя сдерживать, чтобы не ранить их словом: знаю на собственном опыте, как это бывает больно. Уже могу иногда промолчать. Хотя когда считаю нужным, всегда говорю то, что думаю…

Этот разговор состоялся через несколько дней после дня рождения Вишневской. Вся комната была заставлена цветами, а сама Галина Павловна, несмотря на праздничный марафон, вовсе не выглядела утомленной и, как всегда, производила впечатление человека, у которого все в порядке. Хотя к тому времени уже было известно, что Мстислав Ростропович, ее Слава, тяжело, неизлечимо болен. Но других это не касалось.

Весной 2007 года Ростропович ушел из жизни. Когда я готовил главу, посвященную Вишневской, для этого сборника, то думал, вносить ли в вопросы, касавшиеся Мстислава Леопольдовича, необходимые изменения.

И решил все оставить так, как было…

— Я слышал интересную историю о том, как в коммуналке, куда вы вселились в детстве, от прежнего жильца-адмирала остался рояль. Стали бы вы той Галиной Вишневской, которую знает весь мир, без этого рояля?

— Я была тогда настолько тупа, ленива и упряма, что ни разу к нему не подошла. Некому было меня бить поленом по голове. Так что никакой роли наличие рояля не сыграло. Но певицей я все равно стала. «Что кому суждено, с тем то и приключится». Так, кажется, говорится в «Фаусте»?

— Это ваше любимое изречение?

— Мое любимое: «И это пройдет». Что мудрее можно придумать? А еще прочла у Марины Цветаевой: «Дать можно только богатому и помочь можно только сильному. Вот опыт всей моей жизни». Страшно, да? Тем, насколько верно замечено. Если у вас есть возможность помочь и вы помогаете слабому, его это не спасет. А вот человека сильного вы лишаете возможности окрепнуть и, встав на ноги, спасти множество людей. Это жестокие законы жизни.

— Вы всегда знали, что вы — великая певица?

— О чем вы? Когда меня называют великой, я этого не слышу. Я с самого начала знала себе цену, поэтому воспринимала и воспринимаю все происходящее совершенно спокойно. Я начинала карьеру в оперетте, потом пришла в Большой театр. Никогда не занижала собственную оценку, но и не переоценивала себя.

У меня довольно высокая планка, ниже которой я не опускалась никогда. Я пропела на сцене 45 лет. И, как только почувствовала признаки усталости, тут же ушла, не опустившись ниже того уровня, на котором всегда была. Со сцены лучше уйти на год раньше, чем на неделю позже. Потому что эта неделя может искалечить вам всю жизнь.

— Галина Павловна, а лень вам знакома?

— Ну а как же? Но я знаю хороший способ ее победить. Надо просто встать и идти. Хочу-не хочу, а надо. У меня не раз бывало, что вроде чувствую себя неважно, но, чтобы взять бюллетень, даже мысли не приходило. Я понимала: в театр придут люди, кто-то из них на последние деньги купил билет. А я не буду петь только потому, что мне не хочется? Нет-нет, так нельзя.

Вишневская признавалась, что всегда чувствовала себя царицей и никогда не была на вторых ролях. Хотя ее детство и юность вовсе не предвещали того удивительного будущего, которое ожидало впереди.

— Я просто умею жить. Никогда не мучилась поисками смысла. Некогда было: в моей жизни случались периоды, когда и вовсе не приходилось ни о чем таком задумываться. В 15 лет я осталась одна. Была блокада, голод, надо было выживать.

Да, у меня были силы, чтобы менять судьбу. Думаю, все сложилось так, а не иначе из-за того, что родители — мои драгоценные мамаша и папаша, два молодых болвана (прости, Господи, нельзя так о покойниках говорить) — бросили меня маленькую и отдали бабушке. Мне было шесть недель. Я никак не могла понять, почему они так поступили. Очень остро это переживала. Все время хотела доказать им, что вырасту и стану каким-то необычным человеком. Воображала себя в дорогих туалетах, кринолинах, хотела выглядеть, как примадонна в кино… Представляла, как буду блистать, а мать станет рыдать и раскаиваться из-за того, что меня бросила…

— Одним из своих учителей вы называете Ленинград…