Елена Макарова - Движение образует форму

Неподвижность вызывает ощущение инобытия — никто не лепит, не рисует, как уселись, так и сидим, не меняя позы. Единственная подвижная точка — это Маня. Она уже перенесла из фиолетовой комнаты все работы в третий зал и теперь рисует, прислонившись спиной к двери.

— Интересно было всех слушать, — говорит Клаудия, — и им это было важно. Хорошо, что ты никого не торопила.

— Зато сейчас она нас загоняет, — говорит ей Маня.

— Задание первое: развесьте свои работы из музея, и я дам задание каждому в отдельности.

Три девушки забыли свои рисунки дома. Что делать?

— Нарисовать по памяти. Один.

Пустые стены в фиолетовой комнате быстро заполняются рисунками.

— Это уже выглядит как музей, — говорит Маня.

Она беспокоится, что новое задание урежет время, необходимое на возведение собора.

— Успеем. Я выберу по одному наброску у каждого.

Принцип простой: живописную работу перевести в черно-белый коллаж, графику — в живопись, скульптуру — в цветной коллаж.

Выбирать интересно. Хочется попасть в точку. Я попросила пронумеровать рисунки, написать на бумажке или на руке тот номер, с которым они бы хотели работать. Как ни странно, почти все номера совпали. Все та же история про ложку души. Видно, что по-настоящему задело, а что нарисовано по заданию, но без особого интереса, вяло.

Перевоплощенные работы Кандинского, Модильяни, Моранди, Северини и других художников, которых я не задавала, заняли свои места.

Перерыв.

Собственно, на этот раз перерыва не произошло. Ни у меня, ни у Клаудии. Не смогу ли я приехать на юг Италии, там тоже можно устроить такой семинар? Можно ли приехать ко мне в Израиль на стажировку? Где найти что-то о Фридл? Переведена ли ее терезинская лекция о детском рисунке на итальянский? Можно ли устроить онлайн-семинар по-итальянски?

Перевод лекции на итальянский существует. Устроить тоже все можно. Кроме израильской стажировки, пожалуй. Хотя можно снять помещение. Своей школы у меня в Израиле нет.

Мы делимся на группы.

График-дизайнер выбирает себе трех помощниц и устраивает музейную выставку.

Архитектор и дизайнер интерьеров набирает себе группу из десяти человек для сооружения Миланского собора.

— А можно построить театр «Ла Скала»? — спрашивает та женщина, которая, узнав, что у нее рак, круто изменила свою жизнь. Она постоянно поет и очень любит театр.

— Конечно. Возьми себе кого-то в помощь.

Оставшиеся займутся организацией пространства вокруг собора.

— Можно сделать инсталляцию с деревьями и нашими скульптурами?

— Можно сделать все.

Архитектор Кьяра взяла себе в помощники дизайнеров — Маню и Луку. Они доставили в класс все материалы и дали нам задание на то время, пока сами будут возводить стены, — скручивать газеты и засовывать их одной стороной в полые картонные трубки. Это будут верхушки собора. Большие белые коробки поставлены на попа, скреплены скотчем. Лука вырезал ножом главный вход, чтобы было ясно, где зад, а где перед.

Прикреплять трубки с газетами к стенам нужно вдвоем. Один придерживает, другой обхватывает скотчем. Мы работаем в паре с девушкой, которая боится перспективы. Между прочим, я тоже паникерша и тоже не в ладу с перспективой, но в моменты паники не спасаюсь рисованием. Даже если бы Эдит Крамер дала мне такой совет, я, наверно, ему бы не последовала. Сказать об этом? Сказать-то я могу, но тогда надо бежать за Клаудией.

«Ла Скала» продвигается. В театр можно заглянуть и увидеть сцену.

Выставка начинает обретать форму. Рядом с цветными ярлычками с именами художников — интерпретации картин. Все наброски собора сложены в сторону, ими мы будем оформлять его стены. Дорожки цветистого парка подметает скульптура дворника.

На фасаде собора стоят две золотые скульптуры из фольги — Маниных рук дело.

Рисунки собора находят свое место.

Мы близимся к финалу.

И тут появляется девушка в золотом платье с золотым жезлом, поднимается на табуретку и застывает в позе скульптуры, венчающей Миланский собор.

Аплодисменты.

Мы построили Миланский собор на выставке современного искусства.

И «Ла Скала»! И сады, и площадь!

Мы стоим, переполненные каким-то особым чувством.

«Бодрствующее вертикальное стояние, в котором есть собранность, — говорил Мераб. — Собранность и есть бытие».

Собор. Собранность…

Я расплакалась. Такого со мной никогда не случалось. Куда подевался мой больнично-интернатский комплекс — не плакать на людях?

У многих глаза были на мокром месте.

Мы сфотографировались у собора.

Теперь предстояло все разобрать. Самый неприятный этап любого семинара. Обычно я ухожу — с глаз долой, из сердца вон, — но на этот раз осталась. В конце концов, то, что произошло здесь, и есть настоящее. Остальное — театральный реквизит.

Все бумажные работы студенты увезли домой — кто в чемодане, кто в мешке для мусора. Одна девушка купила у другой картину с танцем живота. Спросила у Мани, нет ли видеоролика.

— Я бы с радостью подарила, — сказала Маня. — Сделаю — пришлю в лицей.

Сцена очищена. Послезавтра новый спектакль. Пока об этом лучше не думать. Выпить «Маргариту», даже две. Мы заслужили.

— Маня, а тебе никогда не приходило в голову начать преподавать? — спрашивает Клаудия.

— Фридл, Эдит, мама, я… — говорит Маня, довольно улыбаясь.

Она рисует нас, и, похоже, мы у нее получаемся. То есть мы у нее получаемся похоже… Похоже, у меня заплетается язык.

Мои русские семинаристки, как мы и договаривались, приехали за день до занятий — погулять по Милану, пойти со мной в музей. Кого-то я знала в лицо, кого-то только по компьютеру, а одну девушку из Цюриха, смуглянку во вьетнамской шляпе и на самокате, вообще никогда не видела. Ее записала на семинар подруга из Канады.

Двадцать пять человек из Канады, Америки, Германии, Италии, Португалии, Англии, Швейцарии, Словакии, с Кипра, из Белоруссии, Украины и России собрать одновременно в одной точке оказалось делом непростым. Даже для Юли Р., у которой, как и у Ассоли, все выходит легко. Все в разных гостиницах, у всех иностранные номера телефонов, звонить по ним разорительно, а найтись хочется. Юля Р. не выпускает телефона из рук. Одна эсэмэска, вторая, третья…