Екатерина Цимбаева - Агата Кристи

Родители…

«Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что в нашем доме в самом деле царило благоденствие и главной его причиной была необыкновенная доброта моего отца. В наши дни доброта не слишком ценится. Людей гораздо больше интересует, умен ли человек, трудолюбив ли, приносит ли пользу обществу, вписывается ли в принятые рамки поведения.

Сейчас мой отец вряд ли заслужил бы одобрение. Он был ленив. Но в его времена никто не работал, имея постоянный доход, никто и не ждал этого. В любом случае я решительно склоняюсь к тому, что из папы не вышел бы работяга.

Только позднее я поняла, как любили его окружающие. После смерти папы нас засыпали письмами — местные лавочники, извозчики, старые рабочие; то и дело ко мне подходил какой-нибудь старичок со словами:

— Ах, я отлично помню мистера Миллера. Никогда его не забуду. Теперь таких людей не бывает.

Между тем он не обладал ни какими-то особыми достоинствами, ни редкостным умом. У него было простое и любящее сердце, и он действительно любил людей. Выделяло его отменное чувство юмора, он легко мог рассмешить кого угодно. В нем не было ни мелочности, ни ревности, он отличался фантастической щедростью, вплоть до расточительности. Счастливый и безмятежный».

Воистину счастлив отец, которого дочь вспомнит на склоне лет так по-доброму. Но многими годами ранее, в пору зрелости, ее отзыв звучал иначе. Он посвящен не реальному мистеру Фреду Миллеру, а отцу героини «Неоконченного портрета», и принадлежит не самой героине, а рассказчику Дж. Л., но всё же…: «Отец Селии, думается мне, был добродушным малым, всеобщим любимцем — пользовался бо́льшим успехом, чем Мириам (мать героини. — Е. Ц.), — но не было в нем ее обаяния».

Подлинная миссис Миллер — тоже личность, и личность необыкновенно яркая. Приятно ли девочке, не обладавшей внешним блеском, быть дочерью такой матери? Во всяком случае, она понимала мать — а это немало!

«Мама, урожденная Клара Бомер, в детстве была очень несчастлива. Ее отца, служившего в шотландском полку в Аргайле, сбросила лошадь, он разбился насмерть; моя бабушка, юная и красивая, осталась вдовой с четырьмя детьми на руках и, кроме скудной вдовьей пенсии, без всяких средств к существованию. Ее старшая сестра, только что вышедшая замуж за богатого американского вдовца, написала Клариной матери письмо, в котором предложила взять кого-нибудь из детей на воспитание и обещала обращаться с ребенком как с родным.

Молодая вдова, не выпускавшая из пальцев иголки, чтобы как-то прокормить и воспитать четверых детей, приняла предложение. Из троих мальчиков и девочки она выбрала девочку; то ли оттого, что ей казалось, будто мальчики легче найдут дорогу в жизни, в то время как девочка нуждается в поддержке, то ли, как всегда говорила мама, потому, что она больше любила мальчиков.

Мама покинула Джерси и поселилась в незнакомом доме на севере Англии. Думаю, нанесенная ей обида, горькое чувство отринутости наложили отпечаток на всю ее жизнь. Она потеряла уверенность в себе и стала сомневаться в чувствах окружающих. Тетя, щедрая, веселая, не имела, однако, ни малейшего представления о детской психологии. Мама получила все: богатство, комфорт, уют, заботу. Но безвозвратно потеряла беспечную жизнь с братьями в своем доме.

В газетных столбцах, отведенных для писем обеспокоенных родителей, я часто наталкиваюсь на просьбы: „Хотела бы передать на воспитание в богатую семью ребенка, чтобы он получил блага, которых я не могу ему обеспечить, — прежде всего первоклассное воспитание и образование“.

Мне всегда хочется закричать: „Не отпускайте своего ребенка“. Дом, семья, любовь и надежность домашнего очага — разве самое лучшее образование в мире может заменить это или сравниться с этим?

Моя мать была глубоко несчастна в новом доме. Каждый вечер она засыпала в слезах, бледнела, худела. Наконец она заболела, и тете пришлось вызвать врача. Пожилой опытный доктор немножко поговорил с девочкой, потом вернулся к тете и сказал:

— Девочка тоскует по дому.

Когда все вскрылось, наступило облегчение, но ощущение отверженности осталось навсегда. Думаю, мама сохранила горечь обиды на бабушку до конца жизни».

Тут нечего прибавить. Похоже, человечество так и не поймет, что разлука ребенка с матерью по любым, вроде бы наиразумнейшим причинам — путь во мрак. Единственное, о чем не упомянуто в автобиографии, — это то, что мать и тетка, столь безжалостно распорядившиеся девочкой, сами выросли на ферме в тяжелых условиях, а происхождение их было каким-то неясным, во всяком случае, нереспектабельным. И богатство досталось тетушке довольно поздно, отчего она и желала насладиться им в самой полной мере.

У теткиного американского мужа Натаниэла Миллера, также безродного и выбившегося из бедности в стиле «американской мечты», был сын от первого брака, восемью годами старше Клары. Молодой Фред воспринимал богатство как некую данность и мнил себя принадлежащим к сливкам общества. Он вырос воплощенным бездельником-рантье, но без душевной пустоты, которую «золотая молодежь» слишком часто заполняет порочными развлечениями. Фред Миллер умел радоваться жизни, находя удовольствие в обычном светском времяпрепровождении, в коллекционировании и даже в хождении по магазинам, особенно ювелирным. Но обрести действительно прочный статус путем женитьбы ему не удалось — в знатном кругу его поставили на место. И в тридцатилетием возрасте он обратил взор на племянницу мачехи, которую знал с ее детских лет и чью привязанность к себе давно подозревал. «Пока молодой беспечный повеса курсировал между Нью-Йорком и югом Франции, мама, робкая, тихая девочка, сидела дома, погруженная в мечты о нем, писала в дневнике стихи и вышивала ему кошелек. Этот кошелек отец хранил всю жизнь». Типичный викторианский роман, — только, в отличие от большинства романов литературных, со счастливым концом — нет нужды пересказывать здесь. Они поженились. Родили двух дочерей и сына.

Этих детей никогда не отдавали никуда, кроме положенных школ-пансионов, а младшую девочку, Агату, даже не послали в школу. Но и жизнь рядом с матерью — не всегда жизнь с матерью. Для маленького Вернона из «Хлеба Гиганта» Мэри Уэстмакотт, чье раннее детство до деталей совпадает с детством Агаты Миллер, «двойное божество Мама-Папа» — всего лишь «красивые, восхитительные тени». И не становятся ближе, даже если «Мама часто наносила визиты в детскую, чтобы поиграть „со своим милым малышом“. Вернон переносил ее приходы стойко и вежливо, хотя это значило оставить игру, которой он с головой увлекся, и начать другую, куда менее интересную». И явно чем-то очень личным продиктованы воспоминания героинь романов Мэри Уэстмакотт «Дочь есть дочь» и «Бремя» о «небрежно-добродушном безразличии» родителей к детям. А между тем последний роман написан одновременно с началом «Автобиографии»! Так что слова о «счастливых родителях» в воспоминаниях Агаты Кристи стоит понимать буквально: они сами были счастливы. Но были ли счастливы их дети?