Владимир Шигин - Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина

Итак, по корабельной трансляции передается написанная заранее на магнитофонную ленту речь Саблина, подготовленная для выступления по телевидению, тексты радиограммы Главкому и радиограмму — «Всем! Всем! Всем!..» Передача длилась 30 минут. Разумеется, она, как и обычно, началась с автобиографии. Народ обязан знать жизненные вехи своего нового вождя.

Из показаний капитана 3-го ранга В.М. Саблина на допросе 14 ноября 1975 года: «После беседы с личным составом я вручил писарю Радочинскому текст к советскому народу “Всем! Всем! Всем!”, чтобы он размножил на машинке как можно больше. Матросы должны были отправить обращения в письмах домой. Радо-чинский успел размножить какую-то часть».

Затем же произошло весьма знаковое событие. Собравшиеся после роспуска строя в одном из кубриков наиболее авторитетные «годки» потребовали к себе замполита для объяснений.

На самом деле «годки» вызвали Саблина к себе вовсе не для того, чтобы он еще раз рассказал им свою героическую биографию или поговорил о перспективах коммунистической революции в СССР. На то и на другое им было глубоко наплевать. Главная причина «стрелки» была совсем иная. По мнению «годков», на корабле произошло форменное ЧП — «полторашник» (матрос, прослуживший полтора года) Шейн избил «годка» Копылова, что считалось по «годковскому» кодексу тягчайшим преступлением. Ну а коли Шейн «человек Саблина», а сам Саблин ждет от «годков» помощи, значит, он должен лично прибыть на «шдковскую» сходку и объясниться. Помимо этого «годки» хотели потребовать от Саблина и конкретных гарантий на свое скорое увольнение в запас.

По сути дела «годки» вызывали Саблина на торг. За лояльность к его желанию выступить по телевизору они желали преференций и для себя.

Надо ли говорить, что Саблин не просто пошел, а побежал в кубрик № 5, куца его вызвали старослужащие. Прибыв, он первым делом униженно попросил у собравшихся прощение за плохое поведение Шейна и заверил, что уже наказал «своего человека» и впредь подобного никогда не повторится. «Годки» снисходительно покивали головами. Думаю, что такое начало им понравилось. Затем Саблин попросил «годков» о поддержке, ругал командира, офицеров и мичманов, рисовал блага будущей жизни и то, что каждый из участников событий на «Сторожевом» войдет в историю как великий революционер. Это «годкам» тоже понравилось. Затем Саблин клятвенно заверил старослужащих, что они могут уже собирать свои дембельские чемоданы, гладить дембельские клеша, т.к. сразу же по приходу в Кронштадт все тут же будут уволены в запас. К этим словам замполита «годки» отнеслись с особым одобрением. Особенно им понравилось то, что всю ответственность за происходящее Саблин берет на себя, а они через день поедут домой. Ну и чего в таком случае не побузить напоследок? Когда в жизни еще выпадет такое веселое приключение, как аресты офицеров и мичманов по приказу замполита. Ведь кому расскажешь дома, не поверят!

Из показаний капитана 3-го ранга В.М. Саблина на допросе 14 ноября 1975 года: «После беседы с личным составом беседовал с увольняющимися в запас в декабре “годками”. Сказал им, что их обязательно уволят, как придем в Кронштадт, но просил помочь мне в обеспечении порядка на корабле».

На допросе 8 января 1976 года Саблин остановился на этом эпизоде своей революции уже гораздо подробнее: «Буквально через 10—15 минут после “большого сбора” на юте в 1-м часу ночи 9 ноября кто-то из матросов подошел ко мне и пригласил от имени старослужащих в 5-й кубрик. Когда я пришел в этот кубрик, то увидел, что там собрались матросы и старшины срочной службы, которые должны были в декабре 1975 года демобилизоваться, всего около 30 человек. На мой вопрос, по какому поводу собрались, кто-то сказал, что они обсуждают мое выступление на юте. Прежде всего, я извинился перед старшиной 2-й статьи Копыловым за действия Шейна, который, как мне стало известно, разбил Копылову голову, и я сказал, что у Шейна я пистолет забрал. Затем я подчеркнул, что дело, которое мы начали — серьезное, необходимо к нему подойти ответственно, и что от грамотных и дисциплинированных действий старослужащих зависит выполнение наших планов. Тут же я попросил всех присутствующих помочь мне в осуществлении изложенных на юте планов и, в частности, попросил матросов и старшин БЧ-2 и БЧ-3 взять под контроль охрану артиллерийских и минно-торпедных погребов, арсенала, а всем остальным подумать и организовать охрану помещений, где изолированы командир, офицеры и мичманы, а также каюты № 33, где я буду отдыхать. На вопрос о демобилизации я заверил всех, что при приходе корабля в Кронштадт или в Ленинград они будут уволены в запас, а если нам не разрешат туда зайти, то все будут уволены на берег любым проходящим советским судном. Затем я предупредил всех присутствующих в 5-м кубрике, что продовольствия на корабле немного и нам придется норму выдачи продуктов питания сократить. Вся беседа длилась 10—15 минут».

Из показаний командира отделения рулевых старшины 2-й статьи годка Н.С. Соловьева: «В кубрике, где собрались старослужащие, Саблин говорил им, что часть будет уволена по пути в Кронштадт, высажена на гражданские суда, а оттуда на берег, остальные же будут уволены в Кронштадте».

Из показаний Саблина: «Охрану командира, офицеров и мичманов я поручил организовать старослужащим во время их собрания в кубрике № 5 и больше не вмешивался в это дело».

Как бы то ни было, но главное Саблин сделал. Отныне, как он и задумывал ранее, именно недисциплинированные «годки» стали на первых порах «революции» его главной опорой. Правда, никто не мог сказать, как поведут они себя через день или два, когда окажется, что никакого Кронштадта и Ленинграда им не светит, а за «Сторожевым» началась охота всего Балтийского флота. Но, как говорили классики марксизма-ленинизма, — главное ввязаться в драку, а там уже разберемся.

К часу ночи 9 ноября 1975 года корабль был уже в руках Саблина. Думается, он мог быть довольным, так как первая часть его плана была успешно выполнена: командир, офицеры и мичманы арестованы, «годки» заявили о лояльности, а остальная матросская масса против старослужащих никогда не выступит. Теперь надо было дождаться утра, запросить у оперативного дежурного Риги «добро» на плановый переход в Лиепаю, сняться с якоря и приступать к следующему этапу коммунистической революции.

После столь тяжких праведных трудов Саблин решил немного отдохнуть. Но отдыха не получилось, слишком рискованно было оставлять на несколько часов корабль без надзора. В любой момент могли объявиться контрреволюционеры и повернуть все дело вспять. Из показаний Саблина: «Через открытую дверь своей каюты я видел, что Буров и еще какой-то матрос стоят у двери каюты № 33, в которой я собирался отдыхать. Я понял, что Буров и второй матрос выделены по моей просьбе старослужащими для охраны каюты. Потом я обратился к “охране” и велел вызвать мне писаря Радочинского. Мой разговор через дверь с Потульным слышал матрос Аверин, который потом помогал Шейну принести упор для подпорки двери поста, где сидел командир».