Михаил Неведомский - А. И. Куинджи

Здесь же напомню читателю «воинственную» позу маленького Архипа на улицах мариупольского предместья, когда он выступал защитником щенков и котят, обижаемых его сверстниками… Я поведал в главе о его детстве об этих подвигах мальчугана-Куинджи; приводил я и формулу, которою он определял впоследствии свое отношение к слабейшим вообще: «С детства привык, что я сильнее и помогать должен…»

Эту формулу можно бы поставить эпиграфом к настоя щей главе…

Наряду с помощью людям шла другого рода «благотворительность», в которой проявлялась, помимо чувства долга перед «слабейшими», поистине редкая, но типичная для Архипа Ивановича черта: горячая любовь к природе, ко всему живому, ко всякой твари земной и небесной, особенно — небесной… По-видимому, наибольшим пристрастием его пользовались именно птицы… Может быть, и тут сказывалось чувство «солидарности»? Он ведь не только мечтал летать на своем аппарате, не только всматривался зорким взглядом со своих «вышек» в бесконечные дали, но всю жизнь фактически «летал» — в своем творчестве — над просторами земными, по необозримым просторам небесным, которые передавал с такой любовью и мастерством…

Однажды, встретившись с ним случайно в Крыму, я был прямо изумлен тем своеобразным «красноречием», с каким он описал в разговоре со мной взлет двух орлов: как-то, карабкаясь по горам близ своего имения, он случайно в кустах набрел на них, и вот царственные птицы медленно поднялись, словно негодуя на нарушителя их покоя… — Архип Иванович словами, а в подмогу словам — мимикой и жестами, с бесподобной живостью нарисовал мне эту картину, и я, помню, подумал тогда: если б и не иметь никаких сведений об его специальности, по одному этому словесному описанию можно узнать в нем большого художника… Он так рассказывал и так «мимировал», что я буквально видел и негодующе обеспокоенные позы орлов, и наклон их могучих крыльев, и движение их к небу…

В Петербурге он возился с голубями, воронами, галками, воробьями. (В клетках, само собой разумеется, он птиц не держал). Он ежедневно кормил этих городских «захребетников» на вышке своего дома, а затем на крыше Елисеевского дома; больных, ушибленных забирал к себе и лечил. Особенно гордился Архип Иванович двумя операциями: «трахеотомией», которую он проделал над голубем с больным горлом (о ней я уже упоминал: этот голубь потом жил изрядное время с трубочкой в шее), а затем, однажды, залетела к нему в мастерскую бабочка-крапивница, долго билась о стекло и обо что-то разорвала себе крыло, — этой бабочке крыло было заклеено «синдэтиконом»… Из пернатых питомцев Куинджи одна галка со сломанным крылом жила у него целых два года, пока не была съедена кошкой… Для насыщения больных и здоровых расходовались ежедневно 1–2 французские булки; вороны получали вдобавок и мясо; а овса выходило до шести кулей в месяц… Из этого видно, в каких размерах производилось кормление…

По словам Л. В. Позена, Архип Иванович был искренне уверен, что птицы чувствуют к нему особенную любовь, что он является «избранником» их…

К. Я. Крыжицкий в своих воспоминаниях передает, что иногда, под свежим впечатлением от некоторых своих «пациентов», принадлежавших к людской породе, но плативших ему за помощь лишь неприятностями, Архип Иванович горячо превозносил птиц и животных вообще:

«Как они чувствуют, когда им поможешь! Вот, я вам скажу, когда птице делаешь перевязку… В 12 часов я их на крыше кормлю, они со всего Петербурга слетаются, когда пушка ударит: они хорошо свой час знают и все около меня тут ходят, клюют и не боятся… И когда больная, с отмороженной или отдавленной ногой попадется, она спокойно дает себя взять. Она знает, что я ей сделаю хорошо…»

Так в описываемый период «молчания», до 1894 года, проходили дни Архипа Ивановича. Работа над картинами, которых он не мог кончить, ибо не мог найти ни желанного художественного синтеза, ни удовлетворявшей его манеры, — вот начало дня в уединении запертой от людей мастерской [23] В эти же годы, заметив непрочность своих красок, Архип Иванович проделал ряд систематических опытов над красками различных фирм. Он исследовал изменение различных их комбинаций при действии солнечного света и в тени. В результате этих опытов у него явилась полная уверенность, что дальнейшие его картины избегнут участи первых его произведений, которые, как я упоминал, страшно пострадали от времени. .

Творческая работа перемежалась радостной возней с пернатыми друзьями. Затем шла другая, тяжкая возня: единоличная, безнадежная борьба с морем людской нужды путем частной благотворительности…

К. Я. Крыжицкий подчеркивает в своих воспоминаниях случаи, особенно огорчавшие Архипа Ивановича в этой последней деятельности… Но не вся же «людская порода» так плошала перед породой пернатых: бывали, конечно, и радостные для Архипа Ивановича встречи и минуты… Об этом свидетельствовали хотя бы те темные фигуры никому неведомых бедняков, которые толпились у его гроба в день похорон…

Карикатура Л. Г. Щербова

(«Шут». 1900 год, № 7)

В чем находил Архип Иванович отдых и развлечение?

Театров он почти не посещал. Роковая условность сцены и все интимные наклонности Архипа Ивановича — это вещи почти несовместимые… Он ходил в театр раза два-три в год, предпочитая драматической сцене оперу. Впрочем, приезда в столицу больших художников драмы, как Росси, Сальвини, Дузе, он не пропускал. По обязанности посещал он также юбилейные спектакли артистов, где присутствовал весь литературный и художественный мир Петербурга. Театру он предпочитал домашнюю музыку: то и дело заставлял он играть Веру Леонтьевну на фортепиано — то любимую итальянскую оперу, то бетховенскую сонату — или сам отводил душу в скрипичной игре, или шел к кому-либо из товарищей, где «музицировали»…

На лето всегда отправлялись в путешествие. Архип Иванович за всю жизнь ни разу не жил «на даче». За границу они с женой ездили в 1878 году — в год Всемирной выставки (это было второе заграничное его путешествие: о первом, 1875 года, я упоминал выше). В третий раз он побывал в Европе уже в 90-х годах с учениками. Три раза побывал он и на Валааме; второй и третий раз — с Верой Леонтьевной, причем в первую поездку вдвоем — свадебную — они чуть не погибли: погода стояла бурная, пароход напоролся на камень, и им пришлось спасаться в лодке… Архип Иванович любил рассказывать про этот эпизод и живо описывал разбушевавшееся озеро… Обычно же ездили на юг: то в Малороссию, то по Волге или на Кавказ в Пятигорск, где у Ярошенко было небольшое имение, затем — в Крым, в собственное имение под Кекенеизом.