Серго Берия - Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает…

— Вы доктор каких наук?

— Теперь я не доктор. После ареста меня лишили ученых степеней и разжаловали с инженер-полковника до рядового солдата: мол, все эти регалии сын Берия получил незаслуженно. Мне не вернули ни один прежний документ и пришлось все начинать с нуля. У меня не было даже диплома об окончании вуза. Тем не менее, нашлись порядочные люди, знавшие меня, которые и разрешили читать специальный курс по математической физике и теории управления для адъюнктов Свердловского политехнического института. Позже вузовский диплом мне все-таки вернули, и я сдал кандидатские экзамены.

— Будучи доктором…

— Меня тогда это не очень волновало: я был достаточно молод и надеялся на свои знания и опыт. Защитил свою кандидатскую, формально поступил в докторантуру и подготовил докторскую, но меня предупредили, что не стоит, как говорится, дразнить гусей… Я послушался и больше к этому вопросу не возвращался.

— Ваша новая кандидатская диссертация как-то перекликалась с прежней тематикой?

— Нет. Я защищался уже не по физмату, а по техническим наукам.

— Вам не присваивали каких-либо почетных званий, допустим, заслуженного деятеля науки или ударника коммунистического труда?

— Такими вещами я никогда не интересовался, а те, кому по долгу службы полагалось замечать мои скромные достижения, старались не обращать на них внимания. Ударником коммунистического труда я не мог стать по той простой причине, что был исключен из рядов КПСС. Правда, потом приходили из комиссии партийного контроля и предлагали восстановиться, но я не захотел.

— Должно быть, таким образом, проверяли вашу лояльность к власти?

— Я никогда и ни перед кем не скрывал своей оценки того, что произошло с моим отцом и лично со мной. Другое дело, что я не становился в позу и не стремился отомстить, а просто делал то дело, на которое был способен.

— Мне кажется, что Советская власть проявила несвойственный ей гуманизм, вновь доверив вам очень ответственную и секретную работу. Подумать только: сын врага, сын супершпиона, по-прежнему считавшегося злейшим врагом государства, правда, неизвестно уж какого, возглавляет разработки военных проектов!

— «Гуманисты» прекрасно знали, что ни мой отец, ни я не являлись агентами английского империализма. Поэтому они ничем не рисковали, используя меня в целях укрепления оборонной мощи страны. Здесь, безусловно, не обошлось без авторитетной поддержки тех влиятельных ученых, которые неплохо знали меня и как человека, и как специалиста.

— Долгие годы вы были засекречены. В тех редких публикациях о вас, которые довелось прочитать, совсем недавно отмечали, что вы живете в большом городе на Днепре и работаете в одном из секретных учреждений. Город мы уже назвали, а место работы можно теперь указать? У нас нынче вроде ни от кого нет секретов, вплоть до НАТО, все — друзья…

— Если без иронии, то нам хорошенько следует разобраться, где друзья, а где волки в овечьей шкуре, какие тайны открывать, а с какими и повременить… Но пусть этим занимаются профессионалы — им виднее… Что же касается моей должности, то это уже не секрет. Я работаю директором и главным конструктором научно-исследовательского института «Комета», который входит в систему оборонной промышленности и конверсии Украины. Здесь я занимаюсь традиционными для себя вопросами, разворачивая одновременно конверсионные работы, официально включенные во всеукраинские государственные программы.

— Читатель наверняка обратит внимание на то, что вы, по большому счету, ни разу не признали своего отца виновным. Не поймут ли это как приукрашивание его жизни и деяний, как стремление уйти от прямых ответов?

— Хоть убейте, но не могу я поверить в те чудовищные злодеяния, приписываемые моему отцу. Я знал совсем иного Лаврентия Берия — нежного и любящего. Я же его сын, а не бывший соратник или подчиненный, который приспосабливается к обстоятельствам, подпевая новым друзьям и хозяевам. Я понимаю, что многие мои суждения на уровне эмоций и сыновней преданности, хотя, как мне кажется, они не лишены объективности и правдивости. Лучше бы, конечно, получить на руки документы, подтверждающие мои слова. Но, увы, к документам, связанным с делом Берия, пока нет доступа. Никому! И это совсем не случайно. Для моего отца, да и для меня, уже все равно: хуже не сделаешь и не скажешь! Суть запрета заключается в другом: уберечь от общественного порицания целый ряд имен, считающихся и сегодня если не благородными, то благопристойными. Раньше такую политику можно было объяснить идеологическими соображениями, ибо речь шла о сохранении престижа целой системы, но после ее крушения барьер все равно остался… Разгадка проста: теперь нужно сохранить национальную честь тех благородных имен!

На днях в «Комсомольской правде» прочитал статью «Начальник номер три», где описывается интересная сцена. Хрущев собрал компромат на Кагановича. «Ваши руки запятнаны кровью», — сказал он. «И твои тоже, курва, — не выдержал Лазарь. — Ты был рядом со мной…» — «Да, и мои руки запятнаны кровью, но это не то же самое. Я только выполнял ваши приказы…»

Судите сами: большая ли разница между теми, кто отдавал приказы, и теми, кто их безропотно выполнял!

— Вы разделяете термин «враг народа»? Может существовать, на ваш взгляд, такой человек?

— Есть люди, имеющие свои убеждения, отличающиеся от официальных и пытающиеся скрыто или открыто утвердить их в жизнь. Существующий строй вправе пресекать их действия как антигосударственные. Иное дело, что система, которую насаждала партия с 1917 года, вела борьбу с собственным народом, а не с его врагами. Сам термин «враг народа» считаю искусственным, неправомочным.

— Разделавшись с вашим отцом и убрав тело Сталина из Мавзолея, Никита Хрущев посетил Грузию. Это была многозначительная поездка руководителя партии и государства на родину ненавистных ему вождей. Он доказывал себе, а потом окружающим свое бесстрашие: мол, посмотрите, какой я храбрец. Однако мне приходилось слышать и то, что после поездки у Хрущева возникла сумасбродная идея: Грузия — без грузин! (Привлекавшая кое-кого до сих пор!) До вас не доходили подобные слухи?

— Я хорошо помню ту хрущевскую поездку. Даже анекдот тогда ходил: на тбилисском вокзале дорогого гостя встречало местное население, переодетое в штатское. Именно эти переодетые спасли его от готовящегося покушения: ведь многими нашими земляками поношение Сталина было воспринято как оскорбление национального достоинства. В критике культа личности некоторые деятели в самом деле вкладывали завуалированную мысль о тоталитарности грузинского характера вообще. Особенно это чувствовалось на бытовом уровне. Что же касается идеи: «Грузия — без грузин», — Хрущев, возможно, и желал ее осуществить, но времена были уже другие.