Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Самого Гарсиа Маркеса не столько беспокоил возможный неуспех книги, сколько то, что его рукопись может не дойти до Буэнос-Айреса. Альваро Мутис, уже год работавший латиноамериканским представителем в кинокомпании «XX век Фокс», ненадолго приехал в Аргентину, и Гарсиа Маркес попросил его отнести один экземпляр рукописи Пако Порруа — сотруднику издательства «Судамерикана», находившегося в Буэнос-Айресе. Мутис по прибытии в аргентинскую столицу позвонил Порруа и сказал, что хочет передать ему рукопись романа Маркеса. «Не надо, — ответил Порруа. — Я уже ее прочитал. Потрясающая вещь» [772]. Если Порруа считал, что книга потрясающая, значит, скорее всего, она вызовет сенсацию.

В Мехико у Гарсиа Маркеса скопилось сорок школьных тетрадей с ежедневными записями и схемами генеалогического древа. И он, и Мерседес утверждают, что разодрали и сожгли эти тетради сразу же, как стало известно, что рукопись благополучно достигла Буэнос-Айреса. Там разбирались в основном вопросы структурного и методического характера, сказал Маркес. Его друзья, считавшие, что эти записи имеют научную и историческую ценность, пришли в ужас, в один голос заявляя, что ему не следовало уничтожать черновики, лучше б сохранил их для потомков (или хотя бы использовал с выгодой для себя) [773]. Но Гарсиа Маркес всегда оправдывал свое решение чувством неловкости (pudor), подразумевая, что он не хочет, чтобы кто-то рылся в его черновиках, поскольку это то же самое, что выставлять напоказ интимную сторону жизни его семьи. «Это все равно, что предстать перед кем-то в нижнем белье» [774]. Конечно, как и любой художник — или маг, — он предпочел бы не раскрывать тайны своего ремесла. К несчастью для биографов, он также неохотно открывает и самые невинные подробности личной жизни. Он всегда стремился к тому, чтобы о его жизни рассказывали только одобренный им вариант — или давал несколько вариантов, чтобы ни один нельзя было рассказать, — дабы навечно скрыть чувства утраты, предательства, ненужности и неполноценности, которые преследовали его с детства.

О нем уже говорили как о четвертом члене небольшого братства, которое на волне так называемого бума вывело латиноамериканскую художественную прозу в центр международного внимания. В последующие годы эти четыре писателя — Кортасар, Фуэнтес, Варгас Льоса и, с того момента, Гарсиа Маркес — будут пользоваться беспрецедентной известностью, но на том этапе это новое движение в движение как таковое еще не оформилось и ни один писатель не стал тем, что можно было бы назвать лидирующей маркой этого замечательного ряда новых видов продукции. Однако его коллеги уже знали, что этот лидер — Габриэль Гарсиа Маркес и, выражаясь метафорическим языком, склоняли перед ним головы. Публикация «Ста лет одиночества» произведет революцию в Латинской Америке. И первыми это поймут аргентинцы.

В плане высокой культуры Аргентина считалась ведущей страной Латинской Америки. Буэнос-Айрес, ее великолепная многонациональная столица, где вскоре будет издан роман Гарсиа Маркеса, представлял собой этакую смесь Парижа и Лондона в Новом Свете. Литературная жизнь там была насыщенная, порой с претензиями, но полемика всегда велась на высоком уровне. В общем, литературный Буэнос-Айрес задавал тон всей остальной Латинской Америке — особенно после гражданской войны в Испании, когда метрополия перестала оказывать значительное интеллектуальное и литературное влияние на великий южный континент. Когда Гарсиа Маркес в 1947 г. читал в Боготе Кафку и потом в Барранкилье в 1950–1953 гг. — произведения многих других писателей, это все были аргентинские издания. Пятнадцать лет назад «Посада» отвергла его первую повесть, и вот теперь все шло к тому, что его давняя мечта должна была осуществиться и справедливость — восторжествовать: его роман собирались опубликовать в Буэнос-Айресе.

В аргентинской столице издатели «Судамериканы» не делали тайны из того, что к ним в руки попало латиноамериканское чудо — возможно, литературная сенсация. Как оказалось, в последние месяцы имя Гарсиа Маркеса в Буэнос-Айресе получило некоторую известность. Примерно в середине 1966 г. издательство «Хорхе Альварес эдиториэл» выпустило «Десять заповедей» («Los diez mandamientos») — антологию латиноамериканского рассказа, в которую был включен и рассказ «У нас в городке воров нет». Эта книга, одна из первых попыток нажиться на крепнущем буме, стала бестселлером во второй половине 1966 г. [775]Издатели предложили каждому из писателей нарисовать свой литературный автопортрет. Тот, что нарисовал Гарсиа Маркес, символизировал его новый подход к саморекламе, который он выработал, как только проникся уверенностью в том, что добьется успеха на поприще литературы:

Зовут меня, сеньор, Габриэль Гарсиа Маркес, уж не обессудьте. Да, да, мне тоже не нравится мое имя, ибо оно представляет собой череду банальностей, которые мне никак не удается увязать с самим собой. Появился я на свет в Аракатаке (Колумбия) сорок лет назад и ничуть об этом не жалею. Родился я под знаком Рыб, женился на женщине по имени Мерседес. Это — два самых важных события в моей жизни, ибо благодаря им я — по крайней мере, до сей поры — существую за счет писательского труда.

Писателем я стал из робости. Мое истинное призвание — быть магом, но я так нервничал, пытаясь творить чудеса, что мне пришлось искать прибежища в одиночестве литературы. Как бы то ни было, оба эти занятия ведут к единственному, что заботит меня, — чтобы мои друзья любили меня больше.

В любом случае то, что я стал писателем, — это огромное достижение, ибо писательское творчество дается мне с трудом. Мне приходится жестко контролировать себя, дабы за восемь часов работы написать хотя бы полстраницы. Я физически борюсь с каждым словом, и почти всегда победа остается за словом. Но я настолько упрям, что за двадцать лет мне удалось опубликовать четыре книги. Пятая, которую я пишу сейчас, идет медленнее, чем остальные, потому что должники и мигрени почти не оставляют мне времени на работу.

Я никогда не говорю о литературе, ибо я не знаю, что это такое; к тому же я уверен, что без литературы мир мало бы изменился, а вот без полиции стал бы совсем другим, — в этом я глубоко убежден. Более того, мне кажется, что я принес бы человечеству гораздо больше пользы, если б был не писателем, а террористом [776].

Здесь, несомненно, мы видим писателя, который надеется стать знаменитым. В очередной раз он говорит абсолютно противоположное тому, что есть на самом деле, говорит умышленно, дабы не только выпятить себя, но еще и понравиться публике. Перед нами предстает обычный парень — обычный, но невероятно талантливый, причем его талант вроде бы и не бросается в глаза. Внешне он застенчив, самокритичен, но чувствуется, что этот человек уверен в себе и жаждет внимания, и этот контраст между показным и подразумеваемым будет непомерно раздражать его будущих оппонентов. Читатели данного заявления также догадываются, что этот обычный парень в политике придерживается прогрессивных взглядов, хотя и политику, и все остальное воспринимает с огромной долей юмора. Он — человек своей эпохи, своего времени. Кто, прочитав это, не стал бы искать его книги?