Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Интервью он давал в своем доме в Мехико в присутствии Мерседес — во время предыдущего, три года назад, с ним рядом находилась Моника, его секретарь, — и именно Мерседес положила конец беседе, как отмечали в своих статьях журналисты. Сам Гарсиа Маркес говорил мало — статьи были написаны в виде рассказа, а не диалога, — и, когда ему задали вопрос, касающийся его прошлого, он сказал: «Об этом вам лучше спросить у моего официального биографа, Джеральда Мартина. Только мне кажется, он не спешит заканчивать свой труду ждет, пока со мной что-то случится» [1300]. Верно, работал над его биографией я долго. Но мое «пылкое терпение», выражаясь словами чилийского Антонио Скарметы (так называется его роман о почтальоне Пабло Неруды), через пятнадцать лет было вознаграждено: оказывается, я «официальный» биограф великого писателя, а не просто «незапрещенный», как я имел обыкновение объяснять. Если б я только знал!

Возникал вопрос: долго ли еще он сможет оставаться в центре общественного внимания и на каких условиях? Уже нельзя было рассчитывать на то, что он сможет четко и ясно отвечать на прямые и неожиданные вопросы; случалось, он забывал то, что говорил пять минут назад. Насколько я мог судить, писать он больше не мог. Будет ли опубликовано что-то еще из его работ? Это зависит от того, что у него припасено и как на этот счет распорядятся его няньки и опекуны; не обязательно решение будет принимать он сам. Я не специалист по разным формам потери памяти, но у меня создалось впечатление, что его забывчивость стабильно прогрессирует. Тяжело смотреть, как теряет память человек, для которого память всегда была стержнем его существования. «Профессиональный запоминальщик», называл он себя. Но его мать в глубокой старости не помнила ни себя, ни своих детей. Его единокровный брат Абелардо тридцать лет страдал болезнью Паркинсона, которая развивалась и у их младшего брата Нанчи. Элихио умер от опухоли мозга. У вернувшегося из Венесуэлы Густаво наблюдались признаки потери памяти. А теперь вот настал черед и Габито. «Проблемы с головой, — сказал мне Хайме. — Похоже, это у нас семейное» [1301].

Гарсиа Маркесу теперь было почти семьдесят девять. (После шумных торжеств в честь его семидесятилетия он перестал утверждать, что родился в 1928 г. Можно сказать, что он начал вести себя соответственно своему возрасту.) Несмотря на его сомнительное состояние, о котором никто из близких предпочитал не распространяться и о котором даже средства массовой информации, как ни удивительно, тактично хранили молчание, вставал вопрос о его восьмидесятилетии. Испанская королевская академия в рамках долгосрочной программы распространения испанской культуры начала с 1992 г. раз в три года организовывать конгрессы, посвященные испанскому языку и испанской литературе, в различных испаноязычных странах. На первом, проводившемся с большим запозданием в апреле 1997 г. в Сакатекасе (Мексика), Гарсиа Маркес отличился тем, что предложил традиционную испанскую грамматику и орфографию «отправить в отставку» [1302]. Это вызвало полемику, даже недовольство, но академия, столь авторитарный институт в прошлом, теперь была слишком дипломатичным стратегом, чтобы объявить вероотступником писателя такого масштаба, как Гарсиа Маркес. Посему, когда он приехал в Мадрид в ноябре того же года, его пригласили посетить академию и встретиться с ее должностными лицами. И все же в 2001 г. он заявил о своем отказе присутствовать на втором конгрессе в Сарагосе (Испания) в знак протеста против политики Испании, которая впервые в истории стала требовать визы от латиноамериканцев. Он сказал, что Испания, похоже, считает себя в первую очередь европейской страной, а уж потом испаноязычной. Противостояние продолжилось и в 2004 г., когда Гарсиа Маркеса не пригласили на третий конгресс, проводившийся в Росарио, в Аргентине (в стране, которую колумбиец в любом случае из суеверия отказывался посетить еще раз). Хосе Сарамаго, лауреат Нобелевской премии из Португалии, заявил, что, раз Гарсиа Маркеса не пригласили, он тоже не поедет, на что академия тут же сказала, что это был недосмотр со стороны администрации и колумбийский писатель, конечно же, приглашен. Гарсиа Маркес все равно не поехал. Но конгресс 2007 г. планировали провести в Картахене, в городе, который считался основным местожительством Гарсиа Маркеса в Колумбии и который он прославил в двух своих незабвенных романах.

Более того, в 2004 г. академия выпустила в свет массовым тиражом дешевое издание «Дон Кихота» Сервантеса — по случаю 400-й годовщины со дня публикации этой самой значимой книги в истории Испании и испаноязычной литературы. Представляете, если в 2007 г. в Картахене академия выпустила бы подобное издание «Ста лет одиночества» — в честь 40-й годовщины со дня первой публикации этого романа и восьмидесятилетия его автора?! Сначала почтили испанского гения, потом — латиноамериканского. В конце концов, многие критики сравнивают этот колумбийский роман с его прославленным предшественником и утверждают, что для латиноамериканцев он имеет и будет иметь в обозримом будущем столь же важное значение, какое приобрел шедевр Сервантеса сначала для испанцев, а потом и для латиноамериканцев. Конечно, не все согласятся с этим мнением. Но один критик, который не всегда был поклонником творчества Гарсиа Маркеса, используя аналогию в духе XXI в., вскоре заявит, что «Сто лет одиночества» впечатано в ДНК латиноамериканской культуры и неотделимо от нее с тех самых пор, как этот роман впервые был опубликован в 1967 г. [1303]Как и Сервантес, Гарсиа Маркес анализировал мечты и заблуждения своих персонажей, которые на определенном историческом этапе были характерны и для Испании в тот период, когда она была империей, а потом, в другой форме, стали характерны и для Латинской Америки, после того как она обрела независимость. Более того, как и Сервантес, Гарсиа Маркес создал настроение, юмор, чувство юмора, которые, едва возникнув, стали мгновенно узнаваемы, будто они всегда существовали, являясь неотъемлемой частью мира, к которому он обращается.

В апреле 1948 г. Гарсиа Маркес сбежал из Боготы и впервые в жизни приехал в Картахену. В этом прекрасном, но упадническом, загнивающем городе колониальной эпохи он познакомился с редактором газеты Клементе Мануэлем Сабалой и был приглашен на работу журналистом в недавно основанную ежедневную газету под говорящим названием El Universal. 20 мая 1948 г. нового сотрудника приветствовали на страницах его нового литературного дома. 21 мая, ровно через 351 год после того, как Мигель де Сервантес в письме попросил короля Испании предоставить ему работу за границей, «может быть, в Картахене», появилась первая колонка новичка [1304]. Сервантес до Картахены так и не добрался, он вообще не бывал в Латинской Америке, не видел Новый Свет, но в своих книгах создал еще более широкий мир — современный Запад, и его книги получат распространение на новом континенте, несмотря на то, что Испания запретила читать и писать романы в своих недавно открытых доминионах. В апреле 2007 г. на набережной старого колониального порта была установлена статуя Сервантеса. Это событие было приурочено к проведению конгресса Королевской академии и визиту короля и королевы Испании.