Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Гарсиа Маркес усваивал все, чему учили его новые друзья и коллеги. В удивительно раннем возрасте у него сформировались ключевые идеи относительно своей профессии. Например, он очень проникся заявлением Бернарда Шоу о том, что тот отныне намерен посвятить свою жизнь придумыванию рекламных лозунгов и зарабатыванию денег. Гарсиа Маркес по этому поводу заметил, что это — пища для размышлений для тех, кто подобно ему самому «решил писать из коммерческих соображений, а потом понял, что пишет ради славы» [304].

В Картахене жизнь текла по заведенному порядку. На занятиях в университете Маркес бывал редко, но не все профессора отмечали посещаемость, да и преподаватели из либералов симпатизировали молодому журналисту, вступавшему в схватку с цензурой и властями в целом, которые не раз присылали в редакцию военные отряды, чтобы запугать персонал. Маркес особенно ценил свои отношения с Густаво Ибаррой Мерлано. Специалист по Античности, тот окончил педагогический институт в Боготе и теперь преподавал в местном колледже, находившемся всего в нескольких ярдах от редакции El Universal. Ибарра Мерлано уже был добрым другом Рохаса Эрасо. Общение с ними обоими ничего не стоило Гарсиа Маркесу в плане денег — и не ставило его в унизительное положение, когда ему приходилось принимать милостыню, — потому что, собираясь вместе, они не пили и не шатались по вечеринкам, а говорили о высоких материях — о поэзии, религиозной философии и т. п. [305]

У Гарсиа Маркеса также были друзья и с менее серьезными наклонностями. Прежде всего это братья де ла Эсприэлья, Рамиро и Оскар. С ними он встречался от случая к случаю в 1948-м, чаще — в 1949 г. Они увлекались политикой, исповедуя радикальный либерализм и даже марксизм, но не забывали и про мирские удовольствия. Вместе с ними и другими, им подобными, Гарсиа Маркес участвовал в попойках и посещал бордели. Три удивительно провокационные статьи, опубликованные в июле 1948 г., позволяют предположить, что в то время Маркес был очарован некой молодой «ночной бабочкой» и, возможно, под ее влиянием у него начало формироваться определенное отношение к любви и сексу, которое позже найдет отражение в его творчестве. В первой статье, вполне откровенно описывая анатомию молодого женского тела, он созерцательно рассуждает: «Подумать только, что во всем этом однажды поселится смерть», а в заключение пишет: «Подумать только, что от той боли, какую я испытываю, находясь в тебе, вдали от собственной сущности, однажды найдется навсегда исцеляющее лекарство» [306]. Пожалуй, и к лучшему, что картахенские матроны из семей католиков реакционного толка не читали El Universal, ведь для них это было бы равносильно тому, чтобы пройтись голыми по площади Боливара.

Ко времени написания той третьей статьи молодой писатель открыл для себя одну ключевую мысль, которая позже обретет классическую форму в романе «Любовь во время чумы»: любовь может длиться вечно, но более вероятно, что она расцветает и умирает в кратчайший промежуток времени, как болезнь [307]. Мало кто из приезжих мужчин быстро забывает впервые увиденных ими легкомысленно одетых чувственных женщин таких портовых городов Карибского моря, как Картахена или Гавана, а молодой Гарсиа Маркес жил в приморском регионе в эпоху самого расцвета проституции на Карибском побережье. Что касается серьезных респектабельных девушек, по словам Рамиро де ла Эсприэлья, Маркес упоминал только одну — Мерседес. Тогда она была шестнадцатилетней школьницей. «Хотя трудно представить, что она в нем нашла: он был на вид совсем мальчишка — тщедушный, прыщавый, болезненный, хилый, физически неразвитый… Если б вы встретили его на улице, приняли бы за посыльного» [308].

Семья Мерседес и почти все близкие родные Гарсиа Маркеса все еще оставались в Сукре. А вот Луис Энрике жил в Барранкилье и часто приезжал в Картахену на выходные и праздники. «В Картахене Габито делал то же, что и в Боготе: притворялся, будто изучает юриспруденцию, а на самом деле писал» [309]. То была эра великих латиноамериканских исполнителей болеро, таких как трио «Лос Панчос», и Луис Энрике мечтал создать свою собственную группу: «Отца это ужаснуло бы даже еще больше, чем писательское творчество Габито» [310].

Примерно в это время Сабала получил письмо от Саламеа Борды из Боготы, в котором тот интересовался литературной деятельностью своего молодого протеже. Гарсиа Маркес тогда художественной прозой не занимался, но отказать Саламеа не мог и быстро переработал рассказ «Другая сторона смерти», который был напечатан в газете El Espectador 25 июля 1948 г. Должно быть, ему льстило, что столь важный и влиятельный человек все еще думает о нем и продвигает его интересы в Боготе. Это была утешительная мысль.

16 сентября 1948 г. Гарсиа Маркес поехал в Барранкилью по делам газеты, но потом, вместо того чтобы сесть в автобус и прямиком вернуться в Картахену, решил навестить кое-кого из коллег-журналистов, которых рекомендовали ему друзья в Картахене. Это было еще одно историческое решение. Маркес пошел в редакцию газеты El Nacional, где тогда работали Херман Варгас и Альваро Сепеда. Они были членами вольного богемного братства, которое в конечном счете станет известно под названием «Барранкильянское общество» [311]. В тот первый вечер Гарсиа Маркес принял участие в литературной дискуссии, и его пылкие, но рассудительные речи произвели впечатление на третьего члена группы, Альфонсо Фуэнмайора (он был помощником редактора либеральной газеты El Heraldo, который попросил Маркеса навестить его перед отъездом в Картахену.

Гарсиа Маркесу было приятно, что эти закаленные журналисты слышали о нем и оценили его успехи. Его приняли как долгожданного брата, представили местному литературному гуру, каталонскому писателю Рамону Виньесу, а после взяли на прогулку по барам и борделям, завершившуюся в легендарном заведении под названием «У черной Эуфемии», которое позже будет увековечено в романе «Сто лет одиночества». Там Маркес более часа вместе с остальными пел мамбо и болеро, закрепляя свой собственный триумф и укрепляя узы дружбы с братством. Заночевал он в доме Альваро Сепеды. Тот в отличие от других членов группы был его ровесником, как и он, любил цветастые рубашки и блузы, в каких ходили художники, носил сандалии в стиле первых хиппи, а волосы у него были еще длиннее, чем у Маркеса. Шумный, высокопарный, безапелляционный, Сепеда показал Маркесу книжный шкаф во всю стену, сверху донизу заполненный книгами в основном североамериканских и английских писателей, и громогласно заявил: «Это — самые лучшие книги. Только они достойны того, чтобы их читали люди, которые умеют писать. Могу дать почитать все, если хочешь».