Самуил Киссин - Легкое бремя

Опять росистая пьянящая прохлада.
В вечерней тишине звончее бег ручья.
И с беззаботными бубенчиками стада,
Домой бредущего с вершины Галаада,
Сливается, звенит и тает песнь твоя.
Та песня дальняя туман полей колышет.
Те звуки, жадная и чуткая, ловлю.
И мнится, будто все, что здесь живет и дышит,
Дыханье затаив, и слушает, и слышит
Твое призывное, далекое: люблю!
О нард! пьяни меня, благоухай, алоэ!
На ложе пышном я рассыпала цветы,
Светильники зажгла в затихнувшем покое,
И тело миррой умастя нагое,
Я жду: вот дрогнет дверь! вот постучишься ты!

Спит легкий
Ветер полей,
А месяц
Встал за лесом
И глядится
В небольшое озеро в чаще.
Это я усыпила ветер.
Спи, мой милый.
Вздох, пролетевший по листьям,
Сырое дыханье ручья,
Во всем любовь моя, милый.

На бульварах погасли огни.
Близится час условленной встречи.
От тебя я далече,
Ты меня не кляни.
Ты знаешь, как тополя ветки душисты,
Первая зелень весны.
Так сладки весной безнадежные сны,
Так чисты.
Я проплачу всю ночь под зеленою веткой
в саду,
Ты не жди меня даром,
Не броди по пустым тротуарам,
Не приду.

Пьянящий острый аромат
Стогами сложенного сена.
Бежав от тягостного плена,
Зеленой ширью тешу взгляд.
Здесь, на обломках давней были,
Где землю воспоила кровь,
Моей любви не прекословь,
Воскресшей не противься силе.
И грудью полною вдохни
Благоуханный воздух степи.
В последний раз спадут с нас цепи,
И в первый раз мы здесь одни.

Меня манит в ночной простор
Твой взор, и темный и горящий,
В смолистый, душный, темный бор
С его шумящей, пышной чащей.
Пойдет веселая игра,
Пахучий вспыхнет можжевельник.
Здесь, на поляне у костра
Я — не тоскующий бездельник.
Я жрец — творю ночной обряд,
Шепчу смиренные моленья.
И ты, потупив гордый взгляд,
Мое приемлешь поклоненье.
Свой длинный день забыла ты,
Забыла хлопоты и скуку,
И здесь, под сенью темноты,
Ты молчаливо жмешь мне руку.
Ночным костром озарены,
На черных пятнах сонной хвои
Являем таинство живое
Мы — отголоски старины.

Вот лодка врезалась в камыш.
И треск стеблей, и острый шорох…
И ты недвижная сидишь
С недетской робостью во взорах.

О, как далек страстей обман!
Как бледен призрак непокорный!
Ты облекла свой тонкий стан
В наряд неприхотливо-черный.

Молчим. Тоскует тишина.
Гудки далеких фабрик дики.
Нас оглушит одна волна,
И кто услышит наши крики!

От тебя, мой брат суровый,
Мне и некуда уйти.
Я метнусь во мрак еловый —
Ты, как бледный месяц, встанешь
На моем пути.
Ставни наглухо закрою,
Двери накрепко замкну, —
Потешаясь надо мною,
Ты стучаться в двери станешь,
Ты полночной птицей прянешь
К моему окну.
Прочь! Лежи в своей могиле!
(Иль не каждый мертвый спит?)
Иль тебя не схоронили?
Над тобою не служили
Панихид?
Иль не этими руками
Ты убит?
Нет, не каждый мертв убитый:
Под тяжелыми плитами
Пробуждается иной.
Так и ты, покинув плиты,
Всюду следуешь за мной.

Я — царевна пленная.
В башне я одна.
Моет камень пенная
Белая волна.
За решеткой черною
Взор полуослеп.
Я стопой упорною
Мерю тесный склеп.
Длятся дни постылые,
Тянутся в тиши.
Сны мои бескрылые
В тягость для души.
Жду тебя без веры я,
Сокол мой, жених…
Стены башни серые,
Крики часовых.
Лижет камень пенная
Белая волна
В скорби неизменная
Я одна, одна.

Веет грустью ласковой, осенней.
Как светло-прозрачна синева.
Листья клена — золотые кружева.
Грустью веет ласковой, осенней.

Город тонет в утреннем тумане.
Нежно золотятся купола.
Речка неподвижна… замерла…
Серебрится в утреннем тумане.

Сонный ветер грезит… На деревьях
Осыпаются неслышные листы.
Сердце бедное мое, и ты
Словно ветра вздохи на деревьях.

Октябрь опять к окну прильнул,
И сердце прежней пытке радо.
Мне старый парк в лицо дохнул
Ночною резкою прохладой.

Кой-где на ветке поздний лист
Сияньем месячным оснежен.
И ветра полуночный свист
Разгулен, жалобен и нежен.

Взметай, крути сухую пыль,
Шуми в деревьях, бейся в ставни!
Твоя бродяжья злая быль
Старинной сказки своенравней.

Ты, вольный, мчишься без дорог.
То в лес шарахнешься сосл е па,
То, завизжав, рванешь замок
На старых, ржавых петлях склепа.

Осенний ветер, буйный брат!
Твой злобный вой, как голос друга.
И я, как ты, умчаться рад,
Залиться бешеною вьюгой.

Но я устал, но я без сил,
Я сердца мук не успокою.
Я только в парк окно открыл
И тихо-тихо вторю вою.

О милый век, изнеженно-манерный,
Причудливый и строгий, как сонет!
Дай услыхать твой чопорный привет,
Заученный, протяжный и размерный.

Прелестницы с улыбкой лицемерной
И гибким станом, стянутым в корсет!
Как манит взор ваш, нежный и неверный,
И ваших губок розовое «нет»!

И оттененный мушкою румянец,
И строгостью своей влекущий танец,
Ваш радостный, ваш плавный менуэт,

И светлый грех, и легкий, и безгрешный,
И жизни бег веселый и неспешный!
О дивный век! Пленительный сонет!

Подстриженных деревьев низкий ряд.
Усыпанная гравием дорожка.
Здесь каблучком стучит порою ножка.
И мятым шелком юбки шелестят.

Когда не вовсе Ваш притворен взгляд
И Вы меня… жалеете немножко,
Вы поутру придете в тихий сад,
Чуть Феба первый луч блеснет в окошко.

Там у беседки мраморных колонн
Я Вам прочту, коленопреклонен,
Сонет, что вдохновлен сегодня Вами.