Лаврентий Берия - Сталин. Поднявший Россию с колен

«Ренегаты, выброшенные из коммунистических партий, крепко ухватились за аргументы правых уклонистов, в особенности они ухватились за обвинение товарища Сталина в "азиатской грубости", но мы, коммунисты, как и все революционные рабочие Франции, со всей решительностью заявляем здесь… что мы четко понимаем историческую роль этого железного вождя в ВКП(б) и Коммунистическом Интернационале» (Стенотчет XVI съезда. Гиз, 1930 г., стр. 443).

Закончить этот раздел мне хочется еще одним высказыванием В. И. Ленина, которое, как мне кажется, как нельзя лучше характеризует то, что произошло на XXII съезде КПСС: «Договориться… до противоположения вообще диктатуры масс диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость. Особенно забавно, что на деле-то вместо старых вождей, которые держатся общечеловеческих взглядов на простые вещи, на деле выдвигают… новых вождей, которые говорят сверхъестественную чепуху и путаницу.

Отрицание партийности и партийной дисциплины — вот что получилось у оппозиции. А это равносильно полному разоружению пролетариата в пользу буржуазии» (т. 31, стр. 26).

Мне могут возразить: как же так — защищая партию, защищая Сталина, вы сами скатываетесь на позиции XXII съезда КПСС в лице Хрущева и некоторых других, бросая подобное обвинение в адрес всей партии; если то, что вы говорите, хоть в какой-то мере справедливо, — то где же была партия, куда она смотрела? Если вы сами утверждаете, что один человек или группа людей, не может направлять партию в миллион членов туда, куда эти миллионы идти не хотят, — как же тогда удалось это сделать Хрущеву и тем, кто был с ним в этот момент? Не скатываетесь ли вы тем самым на те позиции, которые только что так самоуверенно критиковали?

Должен признаться, что это — очень серьезное возражение. Действительно, если Хрущеву удалось повести за собой XXII съезд, а за ним и всю партию, по нужному ему пути, то, спрашивается, почему то же самое не смог или не мог делать Сталин?

И, честно говоря, над ответом на это возражение мне пришлось попотеть не меньше, чем над всеми остальными материалами. По-моему, я должен ответить следующим образом.

Июньский Пленум ЦК КПСС 1957 года был первым пленумом в истории нашей партии, на котором из состава Президиума ЦК были сразу выведены семь из одиннадцати его членов: Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков, Булганин, Сабуров и Первухин.

В истории нашей партии было немало таких периодов, когда в ней происходила острая борьба по тем или иным вопросам, встававшим перед ней.

Но я утверждаю, и это легко заметить и из того фактического материала, который приведен в данном письме, что всегда в таких случаях, вплоть до XVIII съезда ВКП(б), партии, всем ее активным членам, по официальным партийным источникам и каналам, было известно о характере разногласий, о ходе борьбы, о тех доводах, которые та или другая сторона выдвигают в обоснование своей позиции. Всегда, вплоть до XVIII съезда включительно, о тех или иных политических разногласиях в партии, в ее руководящем ядре, члены партии были официально информированы до того, как партия принимала то или иное окончательное решение.

На VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV, XV и XVI съездах партии, то есть на всех тех съездах в истории нашей партии, на которых стояли вопросы внутриполитической борьбы, — на всех этих съездах партия в лице своих делегатов имела полную возможность выслушать обе спорящие стороны.

Каждого интересующегося истиной, если для него недостаточно приведенных мной материалов, я отсылаю к стенограммам соответствующих съездов.

На XXII съезде КПСС, на первом съезде после XVI съезда, в повестку дня которого были вновь внесены вопросы политических разногласий в руководящем ядре Центрального Комитета, впервые в истории нашей партии одна из сторон была лишена права на защиту, ибо главный обвиняемый был мертв, а остальных судили заочно.

Поэтому высший партийный суд — съезд — не имел возможности выслушать обе стороны и составить свою собственную точку зрения. Он не имел возможности оценить аргументы обеих сторон, слушая только одну сторону — сторону обвинявшую. При этом следует подчеркнуть, что обвинители, приводя лишь отдельные общие положения, вызвавшие возражения обвиняемых, совершенно обошли молчанием как сами эти возражения, так и конкретные причины, их вызвавшие. А причины, по-видимому (не будем опережать ход событий), были довольно серьезными, если принять во внимание тот факт, что среди обвиняемых было квалифицированное большинство членов Президиума ЦК.

Основным же, самым доказательным, самым «впечатляющим» аргументом тех, кто выступал в роли прокуроров, были вот такие слова:

«…Они добивались восстановления порочных методов, господствовавших при культе личности. Они хотели возврата к тем тяжелым временам для нашей партии и страны, когда никто не был застрахован от произвола и репрессий. Да, Молотов и другие хотели именно этого» (Хрущев. Стенотчет XXII съезда, стр. 350).

Маленькое «лирическое» отступление. Хрущев, видимо, забыл два незначительных обстоятельства: во-первых, слова выступавшего перед ним заместителя председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС т. Сердюка о том, что «…вспоминается (?!), что Молотов был даже (?!) назначен председателем комиссии по расследованию допущенных в прошлом нарушений социалистической законности» и, во-вторых, забыл свои собственные слова, сказанные им на закрытом заседании XX съезда КПСС и повторенные на одном из Пленумов ЦК, о том, что сам Молотов (Хрущев упомянул при этом еще и Микояна) в последние годы периода культа личности «находился под угрозой физического уничтожения».

«…Маленков, Каганович, Молотов, Ворошилов оказывали сопротивление линии партии на осуждение культа личности, развязывание внутрипартийной демократии, на осуждение и исправление всех злоупотреблений властью» (Подгорный. Там же, стр. 279–280).

«…Аналогичный груз давил и на Молотова, Кагановича, Ворошилова и объединил их стремления к захвату руководства партией и страной для борьбы за сохранение порядков, существовавших в период культа личности» (Спиридонов. Там же, стр. 284).

«…Их злодеяния дорого обошлись народу, поэтому, говоря о тяжелых последствиях культа личности Станина, нельзя обойти тех, которые писали свои зловещие резолюции и тем самым решали судьбу честных, преданнейших коммунистов.

… И я могу сказать как участник съезда и, думаю, выражу ваше общее мнение: какое счастье для всей нашей партии, какое великое счастье для нашего советского народа, что в тот момент Центральный Комитет партии во главе с нашим дорогим Никитой Сергеевичем оказался на высоте своего положения…» (Фурцева. Там же, стр. 397).