Юлия Кудрина - Мария Федоровна

Много лет спустя подруга императрицы Александры Федоровны А. А. Вырубова в своих воспоминаниях напишет: «Императрица с любовью вспоминала, как встретил ее Император Александр III, как он надел мундир, когда она пришла к нему, показав этим свою ласку и уважение…»

Потом была церковная служба в Ливадийской церкви. Великий князь Николай Михайлович вспоминал: «Государь благословил молодых до входа в Ливадийскую церковь, где должно было совершиться краткое многолетие. Сколько трогательного и печального в этой встрече! Чего-либо более грустного, как это последующее богослужение, я не помню. Все были озабочены, хмуры, унылы, и лишь парадные мундиры военных и гражданских придворных как-то напоминали, что приезд сей должен был бы стать высокорадостным и торжественным событием…»

Как сообщал начальник дворцовой канцелярии при императоре Николае II Александр Мосолов, «искренняя во всем, что делала, она резко запротестовала против той части обряда обращения в православие, во время которого неофит должен был публично осудить свое прошлое вероисповедание… Духовенство попросило исключить этот обряд из церемонии миропомазания…».

Согласно телеграфным бюллетеням, шедшим из Крыма в Петербург, 11 октября у государя усилился отек обеих ног. 12 и 13 октября больной чувствовал себя как будто лучше. В бюллетене от 14 октября говорилось о хорошем сне и аппетите, но вместе с тем и об увеличении слабости и отеков. 15 октября бюллетень констатировал удовлетворительное состояние сердца, уменьшение слабости, а 16 октября сообщал об отсутствии перемен.

«Лейден, Вельяминов и даже Захарьин, — пишет в своей книге великий князь Николай Михайлович, — начали говорить о возможности поправления здоровья Больного, если такое же состояние продолжалось бы еще несколько дней. Только доктор Попов, а также генерал-адъютант Черевнин и гофмаршал граф Бенкендорф продолжали смотреть очень мрачно на мнимое улучшение и, по моему мнению, их взгляд был основателен.

Попов говорил, что аппетит есть, да только кажущийся, сердце не перестает быть очень дряблым, хотя пульс несколько поправился от усиленного кормления больного, отеки ног перешли в полость живота, и легко можно ожидать всяких новых осложнений болезни. Вы увидите, что этот врач был прав. Еще в день моего приезда он мне по секрету сказал, что никакой надежды не имеется и что болезнь продолжится не более двух недель. Он ошибся только на три дня.

Генерал-адъютант Черевнин, находясь безотлучно при Государе с августа месяца, основывал свой образ мыслей на том простом соображении, что организм больного настолько расшатан, что едва ли можно надеяться на поправление уже хотя по этой одной причине. Кроме того, у него были сведения от городовых, стоящих у дворца на постах, а у графа Бенкендорфа — от камердинера Государя, что хороший сон был лишь мнимый, так как ночью 14 и 15 числа был заметен свет в Царской комнате в 3 и 4 часа утра.

Наконец, в ночь с 15-го на 16-е Государь заперся в своем кабинете на всю ночь и говорил на другой день, что спал прекрасно и чувствует себя бодро. Между тем в эту самую ночь был виден очень долго свет в его кабинете. Камердинер, вошедший 16 утром, застал Царя, сидящего в кресле перед письменным столом и тяжело дышащего, но на вопрос о здравии, сделанный слугою, Государь ответил, что чувствует себя отлично. Все это вместе взятое доказывает, что Государь, уже уставший, изнеможенный от ряда всяких страданий, советов докторов и т. п., просто хотел как-то обмануть самого себя и казаться бодрым во что бы то ни стало, лишь бы Его оставили в покое».

17 октября состоялось второе причащение государя отцом Иоанном Кронштадтским. Цесаревич Николай в дневнике отмечал, что в этот день императора сильно мучил горловой кашель. В 7 часов вечера он стал жаловаться на боль в боку, ночью снова был сильный кашель, и он выплюнул пять платков крови. В медицинском бюллетене говорилось об ухудшении состояния больного государя.

Врачей особенно беспокоили увеличивавшиеся с каждым днем отеки ног. Из дневника цесаревича: «18 октября. Тяжелый грустный день! Дорогой Папа́ вовсе не спал и почувствовал себя худо утром, так что нас разбудили, позвали наверх. Что за испытание! Потом Папа́ немного успокоился и дремал днем с перерывами».

Прибывшая в Ливадию немецкая принцесса Алиса в обстановке все ухудшавшегося здоровья императора, естественно, не получала того внимания членов императорской семьи, на которое рассчитывала. Правительственные чиновники, прибывавшие во дворец, врачи, находившиеся при больном, сначала докладывали обо всем императрице Марии Федоровне, а затем уже цесаревичу.

Алиса могла остаться наедине и поговорить лишь со своей сестрой — великой княгиней Елизаветой Федоровной, ее возмущала ситуация, при которой цесаревич как наследник престола не был на первом месте. Об этом говорит и запись, сделанная ею в дневнике цесаревича в эти скорбные октябрьские дни 1894 года: «Дорогой мой, молись Богу. Он поможет тебе не пасть духом. Он утешит тебя в горе. Твое солнышко молится за тебя и за любимого больного… Будь стойким и прикажи докторам приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят. Тогда ты обо всем всегда будешь знать первым. Не позволяй другим быть первыми и спрашивать и тебе говорить обо всем. Прояви свою волю и не позволяй другим забывать, кто ты». Однако Николай не мог и не хотел обходить в этой тяжелой ситуации мать, и советы Алисы оставались без внимания.

18 октября около 11 часов у великого князя Владимира Александровича, брата государя, состоялся консилиум в составе профессоров Лейдена, Захарьина, Попова, лейб-хирургов Гирша и профессора Вельяминова. Немецкий профессор Лейден в качестве паллиативной меры предложил ввести под кожу ног больного через маленькие разрезы серебряные трубочки для оттока жидкости. Это предложение было отвергнуто профессором хирургической клиники Военно-медицинской академии Н. А. Вельяминовым и харьковским профессором Грубе. Объясняя свою позицию, Грубе сказал: «Непонимающая публика несомненно скажет, что Государь погиб от неудачной операции, хотя эту манипуляцию даже нельзя назвать операцией, а виновниками смерти сочтут хирургов… Не беспокойтесь. Мы не так просты, чтобы дать себя провести: это прием терапевтов, нам хорошо известный: когда они предвидят наступление конца и чувствуют свою беспомощность, они любят передавать активную роль нам, хирургам, чтобы на нас свалить всю ответственность. Хорошо зная, что невежественная публика при смерти больного после малейшего оперативного вмешательства всегда склонна объяснять смерть не болезнью и беспомощностью терапевтов, а неудачной операцией, в чем несомненно виноваты хирурги».