Борис Фрезинский - Мозаика еврейских судеб. XX век

Но и литература об Отечественной войне была полем острой борьбы с властью за правду. Лазарев не менял художественных и политических критериев, борясь за книги В. Некрасова, Бакланова, Слуцкого, Быкова, Окуджавы, анализируя опыт Симонова, Эренбурга, Гроссмана, поэтов военных лет — и в «оттепельные», и в застойные, и в перестроечные годы, как и сегодня он не меняет их, противостоя беспардонной вседозволенности и антиисторизму.

Опыт предыдущих поколений не передается на блюдечке, овладение им требует работы ума и сердца. Проблема исторической памяти народа — глобальная для России; в отсутствии этой памяти — корень главных наших бед. Лазарев-мемуарист это хорошо понимает, и горечь, с которой он пишет о том, как выросшие в условиях гласности судят о его поколении «с презрительным высокомерием, с легко давшимся, ничем не оплаченным превосходством», не останавливает, слава Богу, его пера. Воспоминания Лазарева о друзьях и событиях литературной жизни печатаются в разных изданиях; они интересны, поучительны и, что так редко сегодня, — достоверны. Лазарев пишет для интеллигентного читателя и потому в значительной мере — для будущего. Его воспоминания окажутся неоценимыми для всякого, кто захочет понять жизнь нашей литературы послесталинского времени — а это в определенной степени жизнь страны.

Как всякие мемуары, они немало скажут об их авторе — человеке умном и предельно честном, любящем литературу, а не себя в ней. А ведь сила военного опыта сама по себе еще не защищала от искушений — посмотрите, куда пришли иные из товарищей Лазарева, начинавшие под общим с ним знаменем…

Нельзя не вспомнить и книгу веселых и точных пародий Лазарева, Рассадина и Сарнова «Липовые аллеи», и редакторскую работу Л. И. в кино (он был редактором «Андрея Рублева», «Соляриса» и «Зеркала» — редактором, который многим помог Тарковскому)…

Есть в воспоминаниях Лазарева такой эпизод. Умер Твардовский, и Лазарева вызвали в секретариат Союза писателей срочно написать некролог от имени ЦК. Он написал его быстро, но одна загвоздка возникла — поэма «Теркин на том свете» запрещена, упоминать ее бессмысленно: все равно вычеркнут, нужно найти такой способ напомнить о ней, чтобы цековские идеологи проглядели, а внимательные читатели — нет. Лазарев бился долго и придумал: он написал, что Твардовский создал образ бессмертного Теркина. Некролог напечатали, но этого слова в нем не оказалось — аппаратчики замысел раскусили. Сколько таких мучительных боев было проиграно, у многих опускались руки, воздадим должное тем, кто продолжал сопротивление…

В конце 1999 года вышла книга Л. Лазарева «Шестой этаж». В ней три раздела: собственно «Шестой этаж» — воспоминания о работе в «Литературной газете» в 1950-е годы; «Время и судьбы» (воспоминания о В. Некрасове, К. Симонове, А. Аграновском, Б. Слуцком, Б. Балтере, А. Адамовиче, А. Тарковском и М. Галлае — сам перечень героев этого раздела говорит об авторе мемуаров) и «Записки пожилого человека» (точнее, начало этих записок, над которыми автор продолжает работать). На фронтисписе книги крупно набраны слова: «Мемуаристы склонны героизировать себя и свое время. Постараюсь не впасть в этот грех». У всех знающих Лазаря Ильича эти его слова должны были вызвать одну и ту же мысль: стараться и не надо, ибо если кому сей грех и не свойственен органически, так это именно Л. И. Лазареву — точному, справедливому, обаятельному и одновременно сдержанному человеку.

В нынешнее, переходное неизвестно куда, время не книги определяют жизнь общества; невозможно, однако, представить себе разумное будущее страны без читателей, ибо именно книги помогают не распасться «связи времен». Подъем на «Шестой этаж» Лазарева — полезная и поучительная работа души. Во всяком случае, для всех, кто понимает: честно описанный опыт того, как в душных условиях тоталитаризма можно было оставаться порядочными людьми, даже служа на «идеологическом фронте», для России был и будет важен. Этот опыт именно потому поучителен, что, независимо от качества политического фона, жизнь неизменно ставит перед человеком нравственные проблемы и списывать со счетов опыт предшественников неразумно. Для будущих историков книга Лазарева незаменима — в ней всё правда, и это не столько даже свойство его памяти, сколько природа характера: скажем, уже написав о работе в «Литературке», Л. И. скрупулезно проверял себя, пролистывая и подшивки газеты, и архивные документы редакции. Не знаю сегодня другого писателя, чьим воспоминаниям так безоговорочно можно было бы доверять.

Писать о человеке, который продолжает активную жизнь в литературе, и писать так, чтобы написанное сразу же не требовало дополнений, — дело едва ли не безнадежное.

Лазарю Ильичу Лазареву — за восемьдесят. И он по-прежнему бессменный, замечательный главный редактор «Вопросов литературы» (несколько поколений авторов журнала не представляют себе «Воплей» без него) и постоянный автор «Знамени» (не случайно его «Знаменские» заметки к шестидесятилетию Победы были, можно сказать, единственными честными и единственными всерьез в многоголосом и, признаемся, в общем-то пустословном хоре того мая).

Самое последнее время принесло нам две книги Лазаря Ильича, которые можно назвать главными .

Одна — давно ожидавшаяся читателями книга работ о литературе об Отечественной войне. Она названа симоновской строчкой «Живым не верится, что живы», и на обложке ее выписаны столбцом имена героев: Эренбург, Твардовский, Симонов, Гудзенко, Некрасов, Слуцкий, Бакланов, Окуджава, Адамович, Гранин, Богомолов, Кондратьев, Быков, Гроссман. Здесь нет ни одного случайного, незаслуженного имени. Это честные страницы истории нашей литературы об Отечественной войне (вернее, той ее части, которая достойна темы). «Живым не верится, что живы» читается не как сборник отдельных статей, а именно как книга . Причем книга — современная (не в смысле безответственности и беспардонности словес, характерных для теперешних писаний по истории, а в смысле современного знания о войне, оснащенного не только личным опытом автора, прошедшего войну с первых дней, но и пониманием новых исторических документов о той войне, крайне медленно, но неминуемо выходящих на волю из архивных казематов).

Вторая книга — расширенное и дополненное издание воспоминаний «Записки пожилого человека». В ней две части. Первая названа строчкой из Галича: «Уходят, уходят, уходят друзья» (портреты друзей и товарищей, где к печатавшимся прежде добавлены Окуджава, Ортенберг, Василь Быков и очерк о встречах «По заданию редакции» — встречах с Ахматовой, Эренбургом, Гроссманом и Твардовским). Вторая часть, названная давними словами Пастернака «Это было при нас», — мозаика мемуарных сюжетов и эпизодов о событиях давнего и недавнего прошлого, сюжетов живых и емких…