Геннадий Горелик - Андрей Сахаров. Наука и свобода

Было (в России конца XIX века) нечто основное, самое важное и добротное — среднеобеспеченная трудовая интеллигенция с твердыми устоями духовного мира, из которой выходили и революционеры до мозга костей, и поэты, и практические инженеры, убежденные, что самое важное — это строить, делать полезное. Игорь Евгеньевич как личность происходит именно отсюда, и лучшие родовые черты этой интеллигенции стали лучшими его чертами, ее недостатки — и его слабостями. Едва ли пе главной из этих черт была внутренняя духовная независимость — в большом и в малом, в, жизни и в науке. [298] Цитата (с изменениями) взята из статьи Е.Л. Фейнберга «Эпоха и личность», опубликованной в сборнике «Воспоминания о И.Е. Тамме» (М.: Наука, 1981, с. 225).

И подытожил:

Вероятно, главные удачи моей юности и молодости — то, что я сформировался в Сахаровской семье, носившей те же «родовые черты» русской интеллигенции, о которых пишет Евгений Львович Фейнберг, а затем под влиянием Игоря Евгеньевича.

Участие Тамма в проекте завершалось на испытательном полигоне в августе 1953 года. И там произошло событие, которое произвело на него впечатление большее, чем успех самого испытания.

Это заметил его молодой сотрудник Владимир Ритус, который на полигон не ездил. Когда они встретились после испытания — в отпуске, на Черноморском побережье, Тамм затащил его в «совершенно секретный» угол и стал рассказывать не столько о совпадении их термоядерных расчетов с измерениями, сколько о том, как отвратили радиоактивную опасность от населения и окрестностях полигона. [299] В.И. Ритус, интервью 7.7.92.

Это событие, которое не произошло , сильно повлияло и на Сахарова. Как раз перед тем как он занял место Тамма на Объекте, профессия вместе с испытанием первой термоядерной бомбы предоставила ему испытание в социальной ответственности.

Приехав на полигон, мы узнали о неожиданно возникшей очень сложной ситуации. Испытание было намечено в наземном варианте. Изделие в момент взрыва должно было находиться па специальной башне, построенной в центре испытательного поля. Было известно, что при наземных взрывах возникают явления радиоактивного «следа» (полосы выпадения радиоактивных осадков), по никто не подумал, что при очень мощном взрыве, который мы ожидали, этот «след» выйдет далеко за пределы полигона и создаст опасность для здоровья и жизни многих тысяч людей, не имеющих никакого отношения к нашим делам и не знающих о нависшей над ними угрозе.

Опасность заподозрил Виктор Гаврилов. Помогло ему, возможно, то, что в университете он специализировался по метеорологии и знал о верхних и нижних ветрах больше своих коллег.

Чтобы количественно оценить опасность, работали без отдыха несколько дней. Советским физикам при этом заочно помогали их американские коллеги, опыт которых воплотился в книге «Действия атомного оружия», изданной в 1950 году. [300] The effects of atomic weapons. Washington, United States Government Printing Office, 1950.

По расчетам выходило, что эвакуировать надо десятки тысяч людей. Начальство отнеслось к этим выводам всерьез.

Каждый из специалистов, включая Курчатова, должен был лично подтвердить свою убежденность в необходимости эвакуации. Малышев вызывал нас поименно; вызванный вставал и высказывал свое мнение. Оно было единодушным. <>

Конечно, наши волнения относились не только к проблеме радиоактивности, но и к успеху испытания; однако, если говорить обо мне, то эти заботы отошли на второй план по сравнению с тревогой за людей. Посмотрев в эти дни на себя случайно в зеркало, я был поражен, как я изменился, посерел лицом, постарел.

Сотни армейских грузовиков эвакуировали население. В один из поселков жители смогли вернуться лишь весной 1954 года, но зато они избежали судьбы японских рыбаков, попавших той же весной под радиоактивный дождь от американского испытания.

Самому Сахарову, однако, пришлось причаститься к этой судьбе. Руководитель испытаний Малышев предложил ему поехать посмотреть, «что там получилось». Они остановились в десятках метров от эпицентра. Почва, покрытая черной стекловидной корочкой, хрустела под ногами. Лежали на земле и капли термоядерного дождя — черные блестящие шарики. Они образовались из песка, поднятого в воздух и расплавленного ядерным жаром. Их потом назвали «харитонками» и собирали для анализов прошедшего испытания, уж они точно побывали в самом ядерном пекле. [301] Ю.С. Замятнин, интервью 18.3.93.

В память Сахарова навсегда впечаталась картина:

…машины резко затормозили около орла с обожженными крыльями. Он пытался взлететь, но у него ничего не получалось. Глаза его были мутными, возможно, он был слепой. Один из офицеров вышел из машины и сильным ударом ноги убил его, прекратив мучения несчастной птицы. Как мне рассказывали, при каждом испытании гибнут тысячи птиц — они взлетают при вспышке, но потом падают, обожженные и ослепленные.

Хотя на месте главного события Сахаров — в защитном комбинезоне — пробыл всего полминуты, результатом этой экскурсии, как он думал. стала спустя несколько месяцев непонятная врачам «очень тяжелая ангина — с температурой 41,3º, с бредом, сильнейшими носовыми кровотечениями, изменениями крови».

Малышев умер в 1957 году от лейкоза.

Полигонный опыт пригодился Сахарову в дальнейшей работе над оружием, а приобретенный там жизненный опыт заставлял его размышлять над нефизическими проблемами его профессии.

На полигоне маршал Василевский успокаивал физиков тем, что на каждых армейских маневрах гибнут несколько десятков человек, и эти жертвы считаются неизбежными. Ядерные испытания гораздо важней для обороноспособности страны.

Такая логика не успокаивала Сахарова. Он должен был сделать все, что в его силах и что могли дать его профессиональные знания, чтобы не допустить жертв, которых можно избежать.

Он запомнил слова Зельдовича накануне испытания: «Ничего, все будет хорошо. Все обойдется. Наши волнения о казахчатах разрешатся благополучно, уйдут в прошлое».

Никакое оптимистическое самовнушение не могло заменить вполне конкретных научно-технических и военно-политических решений. Один из простейших шагов был в том, чтобы отказаться от наземных испытаний — самых радиоактивно грязных из-за облученной почвы, вовлекаемой в кругооборот веществ в природе. После Слойки 1953 года в СССР больше не проводились наземные взрывы подобной мощности.

Проблема испытаний приобрела громкое политическое звучание после того, как японские рыбаки на судне с названием «Счастливый дракон» ощутили на себе дыхание ядерного дракона во время американского испытания 1954 года.