Иван Черный - Данные достоверны

Костяк будущих партизан составляли коммунисты и комсомольцы.

Мы учили их тактике партизанских действий, умению вести разведку, совершать диверсионные акты против оккупантов.

Однако отступление продолжалось. Противник прорвался к городу, и 3 ноября мы после упорных боев сдали Курск.

Эта очередная страшная потеря вызвала новый прилив ожесточения против ненавистного врага.

Подбадривало одно: я знал, что в тылу врага остаются вооруженные, неплохо обученные люди, а впереди, на новых рубежах, фашистов ждут подтянутые к фронту, готовые к бою войска.

Непогода спасала от налетов вражеской авиации, но пока мы дотянулись до Ельца, пришлось выдержать еще несколько жестоких бомбежек.

Мне «везло» — в какой бы город ни направился, прибывал в него, как правило, ночью. То же самое произошло тут, в Ельце.

На въезде в город мы узнали, что штаб фронта стоит за рекой. Нам объяснили, что нужно пересечь Елец и спуститься к переправе. В кромешной тьме поехали искать переправу, но запутались в елецких улочках. Я нервничал. Прекрасно помнил, что спуск мы начали возле какой-

[14]

то церквушки, но вот спуск кончился, дорога вновь пошла в гору, вильнула, и мы очутились... возле церквушки.

Снова поехали вниз. Свернули в другую сторону. Поплутали — и оказались... возле церквушки.

Город словно вымер. Ни огонька, ни души. Холод, снег, ветер.

Еще две попытки выбраться к реке закончились тем же, что и предыдущие: мы вновь уперлись в церквушку!

— Все. Будем спать. Утро вечера мудренее, — сказал я шоферу, поняв, что от этой церквушки нынче нам все равно никуда не уехать.

Мы кое-как продремали до свету, когда выяснилось, что церквей в Ельце — как грибов в лесу. Мы стояли везде одной, а купола других темнели и справа, и слева, и на соседних улицах, и вдали...

Выходит, мы тыкались от одной церкви к другой, по простоте полагая, будто упираемся в одно и то же место.

Я велел шоферу помалкивать о паломничестве по елецким святыням. Мы благополучно спустились к переправе, переехали на другой берег и прибыли в штаб Брянского фронта.

Семь с лишним месяцев прошло с того утра.

Здесь, в Ельце, с помощью секретаря Елецкого горкома ВЛКСМ Ани Власенко и члена Орловского обкома ВЛКСМ Любы Шестопаловой я комплектовал отряд из молодежи Ельца, Мичуринска, Тамбова и Задонска.

Около четырехсот человек пришли к нам и воевали так, как могли воевать только советские патриоты: смело, беззаветно, дерзко.

И тут же, в Ельце, познакомился я со старшим политруком Хаджи Бритаевым — тучным веселым тридцатилетним осетином, комиссаром одного из спецотрядов.

Хаджи Бритаев занимался переброской разведчиков через линию фронта.

Этого кипучего, храброго человека в марте 1942 года я провожал на аэродром: Хаджи улетал в тыл врага.

Я и не думал, что очень скоро наши пути сойдутся, что мы будем воевать рядом с ним, станем близки, как братья...

А вот теперь я оказался в Москве.

Нежданно-негаданно.

[15]

Совершенно не представляя, как теперь повернется моя военная судьба.

Впрочем, естественное волнение, связанное с вызовом Наркомата обороны, на некоторое время уступило место другому чувству: я мысленно готовился к встрече с Москвой.

Противотанковые укрепления остались позади, на подступах к городу.

Я жадно вглядывался в знакомые улицы.

Разрушений не замечал.

За Калужской заставой нас остановил милиционер и потребовал вымыть машину.

Мы и досадовали, и восхищались: порядок!

* * *

Из Наркомата обороны я в тот же день попал на подмосковную дачу, где принял ванну, отдохнул и переоделся во все гражданское.

Выспавшийся, свежий, предстал я на другой день перед мандатной комиссией, все еще не зная, куда меня направят.

За длинным столом сидели члены комиссии — никак не менее пятнадцати полковников и генералов.

Пятнадцать пар глаз внимательно рассматривали меня, пока я рассказывал биографию, отчитывался в боевой службе.

Затем члены комиссии задали несколько вопросов.

Я ответил.

Председатель, вертя в руках карандаш, спросил:

— Куда бы вы хотели попасть, товарищ капитан?

— А куда дальше фронта сейчас попасть можно? — спросил я в свою очередь.

Председатель приподнял бровь. Члены комиссии улыбались.

— Подождите в приемной, — сказал председатель.

Я повернулся налево кругом и вышел.

В приемной раскуривал папиросу старый знакомый — Гриша Харитоненко. Увидел меня — отбросил спичку, раскинул объятия.

— Послушай, Гриша, не знаешь, что мне прочат?

Гриша вытаращил глаза:

— Как?! Ты не в курсе?! — Покосился на дверь мандатной комиссии, дохнул в самое ухо: — В тыл противника полетишь!

[16]

Осведомленность Гриши помогла мне выслушать решение комиссии с относительным спокойствием.

* * *

На той же даче, где я отдыхал и переодевался, началась подготовка к выполнению будущего задания.

Наставниками моими были опытные, до тонкости знающие свое дело люди — полковник Николай Кириллович Патрахальцев и его заместитель подполковник Валерий Сергеевич Знаменский.

Н: К. Патрахальцева я раньше не знал. Помнится, ходили фантастические рассказы о прошлом полковника.

Со временем: я убедился, что многое в этих рассказах было правдой.

Во всяком случае, правдой было то, что Николай Кириллович всегда оказывался там, где пахло порохом.

Судьба бросала его то на Дальний Восток, то в песчаные пустыни Монголии, то на берега Средиземного моря, в оливковые рощи и горы республиканской Испании, то в болота Полесья...

Колоссальный опыт работы Николай Кириллович передавал ученикам настойчиво и умело.

Он имел привычку, обрисовав обстановку, спрашивать, как бы поступил ученик в данном конкретном случае.

Сосредоточенно выслушивал ответ и, если не был удовлетворен, опускал голову на руки, прикрывал глаза и спокойно, как бы рассуждая вслух, давал нужные объяснения.

Валерий Сергеевич Знаменский, высокий, подвижный, внешне выглядел полной противоположностью невысокому, полноватому Патрахальцеву. Но и Знаменскому опыта было не занимать. За успешные действия в тылу противника он был удостоен звания Героя Советского Союза.

17 июля 1942 года общая подготовка закончилась.

Однако я все еще не знал, для выполнения какого задания меня готовят, и мог только гадать, где окажусь в скором времени.

Лето стояло жаркое, пыльное. В голосе Левитана, читавшего сводки информбюро, еще не звучало торжество. Ленинград задыхался в кольце блокады. Войска Волховского фронта, понеся большие потери, не смогли прорваться к городу Ленина. На Центральном участке линия фронта замерла в двухстах километрах от Москвы. Наше наступление под Харьковом остановилось: противник пе-