Иван Черный - Данные достоверны

У Широкова не было таких преимуществ. Польского языка он не знал, старых разведчиков у него почти не имелось.

Каково же было наше удивление, когда уже в конце апреля, то есть через неделю после прибытия под Демблин, Широков стал давать прекрасные сведения по Демблинскому аэродрому и по движению вражеских составов по дороге Демблин — Люблин.

Он рассказывал:

— Помните, товарищ подполковник, Серафим при первой встрече про парнишку одного помянул, про Метека? Ну про того, чей приятель на Демблинском аэродроме электриком?.. Вот с этого Метека я и начал. А у

[272]

него, оказывается, еще друзья в отряде имеются. Все местные ребята. Помещиков своих и немцев ненавидят — не заговаривай. Как бешеные делаются. У одного дивчину фрицы испортили, у другого брата в Германии сгноили, у третьего батьку к стенке поставили... Я им говорю: хлопцы, надо все про гадов немецких разведать. Отвечают: только скажите, что надо, все сделаем. Ну, и стал я с ними гулять по деревням... Есть такой парнишечка — Русеком звать. Тот быстренько в Демблин смотался, потом вместе с Метеком на аэродром Демблинский наведался, к товарищам... У Хенека Войтеховского знакомых на станциях Леопольдов и Кшивда полно. Сводил он меня туда. А на аэродромы в Подлудове и Уленже Манек Медуховский нас вывел...

Замечательные польские юноши-патриоты, воевавшие в отряде Серафима Алексеева, оказали нашей разведке неоценимые услуги, а потом и сами сделались заправскими разведчиками.

Именно благодаря этим восемнадцатилетним парням смог Широков уже 29 апреля сообщить, что Демблинский аэродром является весьма значительной немецкой военно-воздушной базой, где, в частности, проходят обучение наспех набранные юнцы летчики.

На Демблинском аэродроме, как узнал Широков, в апреле постоянно находились восемьдесят пять «хейнкелей», двадцать «юнкерсов» и тридцать пять «мессершмиттов».

В охране и персонале аэродрома насчитывалось тысяча семьсот солдат и офицеров.

Впоследствии разведчики Широкова «освоили» аэродромы в Подлудове и Уленже, сообщив по ним такие же точные данные.

Повезло Широкову и с разведкой Варшавы. Впрочем, «повезло» — не то выражение. Ему не могло не повезти: население любило советских партизан.

Вышло так. По возвращении в Липняки Серафим Алексеев навестил польскую крестьянку Квашневскую, скрывавшую его в сорок втором году от преследований: Серафиму не терпелось поделиться со старым другом радостными вестями из Москвы.

Тут, у Квашневской, он неожиданно встретил своего верного товарища, племянницу Квашневской — Стасю.

Стася помогала тетке прятать русского солдата. Работала она санитаркой в немецком госпитале в Варшаве и впоследствии не раз привозила русским воинам медикаменты,

[273]

а когда Серафим собрал отряд, стала доставать и патроны к немецким автоматам. Патроны эти Стася добывала через знакомых на патронном заводе. Возила она боеприпасы в чемоданчике с красным крестом. И то ли этот чемоданчик, то ли красота двадцатишестилетней женщины, то ли удивительное самообладание при обысках, которым немцы постоянно подвергали пассажиров поездов, — но что-то всегда выручало Стасю Квашневскую.

Вынужденный отойти с отрядом за Буг, Серафим потерял молодую женщину из виду в ноябре сорок третьего года. И вот они снова вместе!

Алексеев рассказал о Стасе Широкову и добавил:

— Она хочет опять возить патроны.

— Ни в коем случае! — запротестовал Николай. — Незачем подвергать Станиславу риску. Она может принести гораздо большую пользу.

Широков познакомился со Стасей. Попросил запоминать опознавательные знаки на технике противника в Варшаве, посоветовал расспрашивать немецких солдат, лежавших в госпитале, о том, где они служили, как их ранило, откуда их привезли, выяснять настроения...

— Выказывайте им участие, — советовал Широков. — И слушайте, что они выболтают.

Станислава приезжала к тетке раз в неделю. И мы регулярно получали любопытную информацию о войсках противника в Варшаве.

Стало быть, под Демблином дела налаживались.

Налаживались они и в других местах.

Используя связи, нащупанные еще Михаилом Горой, Анатолий Седельников послал первых разведчиков в город Люблин.

Город этот никогда не был крупным промышленным центром, а в годы немецкого нашествия и совсем захирел: работали только три фабрики — обувная, спичечная и консервная, да было налажено производство стеариновых свечей.

Но Люблин был крупнейшим железнодорожным узлом. На станции Люблин имелись два главных пути и сто сорок восемь запасных (пять для пассажирских составов и сто сорок три для товарных).

Со стороны города Хелм на станции было сто три выходные стрелки.

Три водонапорные башни (одна на товарной станции и две на центральной), два депо с пропускной способ-

[274]

ностью от двух до пяти паровозов в день, десять маневровых паровозов, различные мастерские, где трудились около трех тысяч рабочих...

Тут стоило поработать!

Разведчики Седельникова в первые же недели выяснили: начальником станции Люблин является немец Гискрер, помощником у него поляк Рабинский. Станцию охраняют полицаи.

Комендантом станции Люблин давно уже является немец Миллер.

В депо и мастерских есть мастера-немцы, но их всего восемь человек. Остальные мастера — поляки...

От станции ниточки потянулись дальше, разбежались по люблинским улочкам и улицам, достигли немецких казарм и дома самого люблинского губернатора.

Губернатор Люблинского воеводства, группенфюрер СС доктор Вендлер, проживал на улице Спокойной в доме некоего Земецкого.

При особе обер-бандита состояли шавки: главный административный инспектор фольксдейч Мисяковский и замбургомистра Люблина фольксдейч Яковецкий.

Немецкие войска размещались в основном в бывших казармах 8-го пехотного полка бывшей польской армии и в западной части города.

На углу аллеи Пилсудского и улицы Нарутовича стоял в Люблине штаб неоднократно битой советскими войсками танковой дивизии СС «Викинг». Штаб охраняли сто пятьдесят солдат и двадцать зенитных орудий. Части же этой дивизии, прибывавшие с советского фронта, были расквартированы в ближних к городу селах и деревнях — Свидник, Вулька, Засибольнице, Абрамовице. Тут дивизия «латала прорехи», пополнялась за счет необстрелянных немецких сопляков и различного рода предателей, чтобы вновь быть брошенной в губительные для нее бои.

В Люблине содержался постоянный гарнизон. В нем было сто гестаповцев (главная квартира гестапо — улица Шопена, 5), триста шуцполицаев-немцев, около трехсот польских полицейских, двести солдат комендантской патрульной роты и четыреста человек из охраны лагеря военнопленных и тюрьмы.