Глеб Елисеев - Лавкрафт

Сумасшествие матери больно ударило по Лавкрафту. С огромным трудом он пытался продолжать обычную деятельность, силком заставляя себя есть и просто выходить на улицу. Он опять не мог работать, общаться, с трудом вставал с постели больше чем на три часа. Его мучали частые приступы головной боли и головокружения, он с трудом концентрировался на каком-нибудь одном деле. О его состоянии хорошо свидетельствует написанное тогда же стихотворение «Отчаяние», полное ужаса и безысходности.

Лавкрафт во всех своих бедах винил плохую наследственность. И видимо, был не так уж далек от истины. Во всяком случае, медики, наблюдавшие Сару Сюзен в больнице Батлера, отмечали у нее сходные признаки тяжелейшего физического и психического истощения. Она была в высшей степени эмоционально неустойчива, часто впадала в истерику, начинала рыдать по поводу и без повода. Лавкрафт навещал заболевшую мать, но при этом старался не заходить в больницу. Они встречались снаружи и подолгу гуляли у реки по лесу. И лишь почти суеверный страх Лавкрафта перед медицинскими учреждениями привел к тому, что он, видимо, перестал посещать Сюзен, когда она оказалась прикована к постели.

И все же, как ни цинично это прозвучит, болезнь матери стала катализатором освобождения Лавкрафта. Он постепенно пришел в себя, окончательно отбросил образ «эксцентричного отшельника», начал все больше и больше лично общаться с друзьями и даже покидать Провиденс. В октябре 1919 г. Лавкрафт выехал в Бостон, чтобы увидеть лорда Дансени во время его встречи с читателями. Это короткое странствие оказалось прологом к большему путешествию, состоявшемуся летом 1920 г. 4 июля Лавкрафт вместе с Р. Кляйнером прибыл в бостонский пригород Оллстон, где и остались ночевать в гостях на Гринбайер-стрит. Лавкрафт впервые оказался в чужом доме после почти девятнадцатилетнего перерыва. До этого он надолго покидал родной кров аж в 1901 г., когда съездил вместе с матерью на курорт. Впрочем, уже к вечеру 5 июля 1920 г. Лавкрафт поспешил вернуться назад, в Провиденс.

Расширился в это время и круг знакомств Лавкрафта. Одним из его новых друзей стала Эдит Минитер, уже вполне солидная дама, родившаяся в 1869 г., и успешная писательница, издавшая целый роман и постоянно публиковавшая рассказы в периодике. Активно занималась Минитер и любительской журналистикой. Она, правда, состояла в конкурирующей НАЛП, а не в ОАЛП, но это не помешало ей тесно общаться с Лавкрафтом и его друзьями. В истории лавкрафтианы Минитер осталась в первую очередь благодаря добродушной пародии «Фалько Оссифракус», опубликованной ею в собственном журнале. В этом тексте, несомненно намекающем на лавкрафтовский рассказ «Показания Рэндольфа Картера», Минитер поиронизировала и над его нарочито пугающей атмосферой, и над выспренним и местами тяжелым стилем. Сам Лавкрафт на пародию не обиделся и даже посчитал ее вполне забавной. Впрочем, дальше мимолетной симпатии отношения между молодым писателем и зрелой «покровительницей» так и не развились.

Более важным оказалось знакомство Лавкрафта с человеком, ставшим впоследствии не только его близким другом, но и заметным мастером «литературы ужасов» середины XX в. Им был Фрэнк Белнап Лонг.

Лонг родился в 1901 г. в семье преуспевающего дантиста из Нью-Йорка. Он достаточно много писал с юношеского возраста, публикуясь в любительских журналах, и в 1919 г. стал членом ОАЛП. В 1920 г. Лонг поступил в Нью-Йоркский университет, намереваясь стать профессиональным журналистом. Лавкрафт обратил внимание на будущего товарища, еще когда вышел первый рассказ начинающего фантаста «Цена доктора Уитлока». Впрочем, эту историю о безумном ученом Лавкрафт совершенно справедливо оценил как «примитивную». Значительно больший интерес вызвал у него «Глаз над обшивкой», изданный в «Юнай-тед Аматер» в марте 1921 г. Эта история, в которой Лонг живописал конец человеческой расы и явление сверхлюдей, идущих ей на смену, не могла не заинтересовать скептика и пессимиста Лавкрафта. Позднее, в 1922 и 1923 гг., Лонг издал два стихотворения в прозе, причем поэму «Фелис», посвященную кошкам, Лавкрафт поместил на страницах «Консерватива».

Лонг привлек внимание Лавкрафта в первую очередь благодаря близким литературным интересам. Его также занимало описание сверхъестественного, и ранние новеллы Лонга, на которых лежит явный отпечаток влияния По, мало чем отличаются от подобных текстов Лавкрафта. Зато в политических, идейных и эстетических пристрастиях Лонг был куда свободнее и независимее старшего товарища. Впоследствии он переживет периоды увлечения авангардистской литературой, католицизмом и даже коммунистическими идеями. Впрочем, у Лавкрафта подобные причудливые пристрастия вызывали лишь насмешки и недоумения, отразившиеся в его переписке с другом.

В конце 10-х гг. XX в. фантаст сформировал основы своего мрачного материалистического мировоззрения, на редкость пессимистичного и безотрадного. Любопытно то, что насколько Лавкрафт был оригинальным и ярким писателем, настолько же он был примитивным, банальным и вторичным мыслителем. Даже в качестве примеров для подражания он выбирал слабых и вторичных философов. Например, исследователи отмечают, что Лавкрафт находился под явным влиянием книг Э. Геккеля «Мировые загадки» и X. Эллиота «Современная наука и материализм». Первый из этих «авторитетов» был известным дарвинистом, лжеученым, не гнушавшимся подделок для доказательства истинности теории эволюции. Второй же — просто тривиальным популяризатором распространенных научных идей.

Эти авторы привлекли Лавкрафта исключительно пропагандой ярого, просто какого-то оголтелого материализма, отрицавшего наличие любых высших сил во Вселенной. При этом оба автора пренебрежительно относились к претензиям человечества на какую-то особую роль в окружающем мире. Так, у Эллиота Лавкрафт позаимствовал идею принципиальной неразвитости человеческих чувств, их недостаточности для полноценного восприятия окружающего космоса.

Отрицая религию, Лавкрафт был склонен апеллировать к науке и якобы неопровержимым фактам, добытым ею (например, в области происхождения жизни и человека). Увы, здесь слишком заметно его собственное положение талантливого недоучки, не знающего, как реально функционирует научное сообщество, и не понимающего всей условности научных знаний, особенно в таких зыбких областях, как космология и антропология. Лавкрафт чрезмерно идеализировал ученых, видел в них бескорыстных добывателей объективной истины, тем более что эта истина вроде бы столь хорошо подтверждала его собственные атеистические взгляды.

Стоик — в этической сфере, тупой материалист — в остальных областях философии, он даже в отдаленной степени не приблизился к яркости и неординарности уже упоминавшегося Ч.Х. Форта, в 1919 г. выпустившего свою «Книгу проклятых». Свободный мыслитель и критик науки, человек, порождавший целые фейерверки оригинальных концепций, писатель, свободный от любых форм догматизма, в глазах Лавкрафта он всегда оставался лишь странным фантазером.