Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена

В мае 1910 года он вступил в брак с землячкой — Марией Андреевной Альбицкой. Теперь уже и дочка родилась, Галочка, а вот устроиться по-человечески трудно. Мечется Виктор из города в город, из страны в страну в поисках работы и надежного пристанища. Пока же они чаще живут с Марией врозь. Теперь не скажешь, как бывало: «Маман, дай рубль», самому нужно обеспечить семью. Тяжко жить в изгнании, а домой путь заказан. Дело не только в деньгах, хотя они, конечно, нужны. Дышится дома иначе: отец, мать, братья — всегда найдешь родную душу. Потом товарищи по подполью, серьезные, основательные люди были, а здесь все плетутся какие-то заговоры, только толку чуть. Сгоряча после побега ему казалось, что это и есть активная борьба, ради нее ничего не жалко. Все чаще задумывается Федоров о делах той части политэмиграции, с которой свела его судьба. Сейчас главная проблема — работа. Он уезжает в Бельгию, где ему пообещали приличное место. Ехать недолго — от Парижа до Брюсселя всего пять часов езды, а там рядом Антверпен, куда ему нужно. До поезда еще несколько часов… Экономя деньги, Федоров зашел в дешевую маленькую столовку на улице Гласьер, прозванную «эсеровской». Ее содержат на пожертвования эсеров — родственников владельцев известной русской фирмы «Чай Высоцкого».

Подкрепившись, Виктор пешком отправляется на Северный вокзал. Хотя идти довольно далеко, он с удовольствием совершает эту прогулку. На улице, смешавшись с толпой, Федоров чувствует себя как-то независимее и свободнее. Его никогда не раздражают роскошные витрины магазинов, не вызывают зависти хорошо одетые беспечные люди, сидящие за столиками кафе. Ему просто нравится город, а все это: витрины, реклама, люди, фиакры — входит составной частью в то, что называется Парижем. По Рю-де-Лафайет он выходит к вокзалу, забирает в багажной камере оставленный там небольшой чемодан и направляется к своему поезду.

В глаза бросилась реклама нордэкспресса: вагоны только первого класса в Берлин и Санкт-Петербург… Грустное напоминание… Позавчера он был в Италии, сейчас во Франции, ждет его Бельгия, Россия же недоступна…

В мае 1912 года чиновник особых поручений при министре внутренних дел, а точнее глава зарубежной охранки, сообщает из Парижа: «…По собранным сведениям, проживающий в Антверпене… Виктор-военный прописался при приезде в означенный город Федоровым… В Антверпен он прибыл 18 декабря 1911 года из Феццано, в Италии, где жил на вилле Пароди…

Свою корреспонденцию он получает обыкновенно не по своему местожительству, а по адресу: 15, Рю Бреда, где помещается его небольшая мастерская обработки алмазов, в которой вместе с ним работает пять или шесть рабочих».

— Ювелирную мастерскую открыл? Так разбогател? — вслух удивляется полковник Еремин, прочитав донесение.

— Я тоже был, как и вы, поражен, — улыбается помощник. — Но все разъяснили два письма, перехваченных нашими людьми. Весьма любопытно.

Письма эти очень хорошо показывают сложную жизнь молодой четы, метания Виктора: «Милый Виктор, пишу на всякий случай, хотя не уверена, что письмо тебя застанет, может, ты и умчался куда-нибудь. Твоего последнего письма не поняла совсем, могу только написать одно: устраивайся где можешь и где хочешь и на сколько времени хочешь, я тебе помехой не буду, ведь ты это знаешь. Пиши, где ты будешь. Если устроишься сносно, то приеду к тебе, а то устроюсь где-нибудь здесь в дешевом пансионе и перебьюсь до осени.

Пока прощай, пиши, как складываются дела, может, поищешь что-нибудь в Париже? Спроси в аптеке горечь для пальца, спроси непременно…»

Последняя фраза в письме о «горечи для пальца» подчеркнута полицией и поставлен внушительный знак вопроса. Уж не зашифрованное ли это сообщение?

На самом же деле у Виктора давно побаливает палец. Еще в самом первом объявлении о розыске Федорова среди особых примет есть и такая: «На указательном пальце правой руки испорченный ноготь».

Видимо, не очень внимательны ищейки к своим же собственным документам, если пытаются расшифровать ничего не значащую фразу.

Письмо, отправленное 23 апреля, доходит до Виктора после изучения агентом на почте. Вот его ответ Марии:

«Дорогой мам! Место я взял и не могу оставить его. Полгода по меньшей мере должен буду проработать. Поэтому сделаем так: я останусь здесь и постараюсь сэкономить толику деньжат. Ты же оставайся в Феццано или переезжай в Сан-Ремо и живи до моего приезда. Чувствую себя хорошо и вообще за своим здоровьем следить намерен. Вот и все.

Пишу в обеденный перерыв, поэтому спешу, не распространяюсь. В долги влезать не хочу ни под каким видом.

Прощай на полгода, целую Галчонка. Твой Виктор».

Вот как выглядела на самом деле жизнь «хозяина» алмазной мастерской, боявшегося опоздать на работу с обеденного перерыва. Просто удалось устроиться гранильщиком, что в случае удачи позволяло «сэкономить толику деньжат».

Осенью 1912 года все жандармские управления и пограничные пункты предупреждены о возможном приезде Виктора Федорова, «коего надлежит обыскать, арестовать, уведомив Ташкентский окружной суд и департамент полиции».

Это уже не первая ложная тревога по поводу прибытия Федорова.

Вернувшись из Бельгии в Италию, к своей семье, Федоров останавливается в Кави-де-Лаванья. Вместе с женой и несколькими знакомыми они выходят на прогулку. Им и в голову не приходит, что турист, фотографирующий свою спутницу, на самом деле охотится за ними.

«Имею честь представить Вашему Превосходительству, — доносит из Парижа глава резидентуры, — добытую наружным наблюдением фотографическую группу, на которой изображены проживающие в Кави-де-Лаванья Виктор Федоров, кличка «военный», его жена М. А. Ф… неустановленный Сорокин, неустановленный Александр, неизвестное лицо…»

Услышал агент, как называли двух спутников Федоровых, одного по фамилии, другого по имени, а вот «установить», кто они, пока еще не удалось. Это полицейская терминология. В деле Федорова с ней можно познакомиться очень широко: письма «разрабатываются» — что означает выяснение всех названных имен и фамилий, адресов, меняются виды наблюдений за Виктором-военным. Кави-де-Лаванья, Сан-Ремо, Санта-Маргарита — курортные окрестности Генуи — были с давних времен пристанищем русской политической эмиграции, ее цитаделью. Здесь долго жил Герман Лопатин, первый переводчик Маркса, знаменитый Кропоткин, множество других революционеров. Жили бедно, скудно, перебиваясь литературными заработками, уроками, скромной помощью из России, если было кому ее посылать. Легче всего здесь прожить в зимние месяцы, осенью, когда пустела знаменитая Ривьера. С приездом курортников большинство вынуждено переезжать в более отдаленные, дешевые для жизни места, в частности на Капри, где в то время цены на все были значительно ниже. Итальянские власти не преследовали русских, но по просьбе царского правительства французская политическая полиция имела в Сестри-Леванте свою агентуру для слежки за русскими. Вот и шли в Петербург донесения, перехваченная переписка, фотографии.