Юрий Гальперин - Воздушный казак Вердена

Интересна и полнокровна жизнь третьего и уже четвертого поколений этой ветви федоровского рода, в нашем же повествовании нельзя не привести еще одной судьбы — сына Ростислава Петровича. Владимир Ростиславович Федоров, внучатый племянник «воздушного казака Вердена», стал советским военным летчиком!

О всех же Федоровых, потомках гимназического учителя из Верного и сибирской казачки, можно написать удивительную книгу.

Сколько таких семей в России!

Рано, очень рано оборвалась жизнь Виктора Георгиевича Федорова, многое бы он еще мог совершить во славу авиации, во славу России. По его желанию, о чем не раз говорено было близким, вернулись из Франции на родину жена и дочь, но… исчезли бесследно в огненном смерче второй мировой войны… По-разному складывались и судьбы соратников Федорова, Славороссова — героев сражений в небе Франции и России.

Венсенский замок. Историческая служба военно-воздушных сил Франции. Несколько документов, найденных спустя 60 лет: «…Капитан Павел Аргеев в 1918, вернувшись на западный фронт, сбил за пять месяцев 9 вражеских самолетов. Во время одного из своих сражений он один атаковал 8 немецких самолетов и поджег один из них».

Бумаги из личного дела сообщают, что русский летчик награжден вторым орденом Почетного легиона, на Военном кресте уже девять пальм, многократные благодарности в приказах по армии. Его краткая боевая характеристика и портрет помещены в специальной книге, посвященной самым выдающимся французским асам и выпущенной в Париже после войны.

«Замечательный летчик-истребитель, один из лучших во французской и русской армиях», — подводит итог последний приказ о боевых заслугах Аргеева.

Следующая, печальная находка-некролог… «Самолет, известный как «Лимузин Потэ», обслуживающий линию Прага — Варшава, в районе Трантенау вошел в слой густого тумана. Было 12 часов 30 минут пополудни 30 октября 1922 года.

Из открытой пилотской кабины все стало неразличимым. Самолет на подлете к горному массиву Ризенгебирге. Надо было еще набрать высоту. Альтиметр, установленный в Праге, показывает 950 метров.

Вдруг с правой стороны биплана, совсем рядом, появились верхушки сосен… Падает, перебитый крылом, ствол дерева. Павел Аргеев последним инстинктивным движением выключает контакт…» Некролог подробно освещает жизнь и подвиги русского летчика, его место в плеяде подлинных асов. «…Начало 1922 года. Мы находим Аргеева на авиалиниях Франко-Румынской кампании, где он вместе с Деленом обслуживает линию Париж — Страсбург, затем до Праги и, наконец, Прага — Варшава…» Еще раньше — весной 1919 года — сообщение телеграфных агентств: «19 апреля погиб в авиационной катастрофе пионер авиации, герой минувшей войны, гордость Франции Жюль Ведрин. Вылетев из Парижа в Рим, его самолет упал в районе Дорм. Пилот и механик погибли. Причина катастрофы не выяснена».

Сколько таких последних вылетов…

Аэродром, где стояла авиагруппа Казакова, располагался далеко от наземных частей, напряженная боевая работа продолжалась и после февральской революции, они были как бы в стороне от бурливших страстей.

— Наш долг бить врага и побеждать, — определил положение Казаков, — Россию защищать — это наша главная политика. В остальном без нас разберутся.

Но так долго быть не могло. После отступления армий Юго-Западного фронта на реку Збруч группа Казакова перебазировалась в местечко Дунаевцы Каменец-Подольской губернии. Летать стали реже, а вести о переменах, политической борьбе распространялись все шире, все сильнее будоражили души. Офицеры, среди которых было немало монархистов, ощущая приближение новых событий, все больше отгораживались от солдат, ударились в разгульное пьянство.

Казаков держался в стороне, в попойках не участвовал, почти не показывался на глаза. После появления в армии приказа № 1 о снятии погон, отмены офицерских привилегий и выборности командиров положение в группе обострилось еще больше. На следующее утро после получения приказа, когда офицеры собрались на завтрак, прапорщик Леман заявил, что не может вынести такого позора для русской армии, как снятие погон, и тут же у стола застрелился. Это сильно подействовало на свидетелей трагического события. Жизнь требовала серьезного отношения к переменам в стране. Известия об Октябрьской революции были для большинства авиаторов этой группы неожиданными. Единственное, что могли сделать солдаты и Павлов вместе с ними, как человек, сочувствовавший большевикам, привести самолеты в такое состояние, которое лишило бы офицеров возможности воспользоваться ими, если начнутся контрреволюционные выступления.

Казаков оставался на месте. Павлов, как и большинство личного состава, относился к полковнику с уважением за его выдающееся летное мастерство, безусловное мужество и командирский талант. Трудно лишь было понять его отношение к свершившимся переменам. Никак не высказывал его Казаков, то ли размышляя, с кем ему быть, то ли выжидая возврата к старому.

На собрании группы выбирают нового командира. Кандидатов двое: Казаков и Павлов. Как ни спорили авиаторы, а внутреннее чутье подсказало им, что нельзя сейчас доверить свою судьбу Казакову; командиром авиационной группы Юго-Западного фронта стал Иван Ульянович Павлов. Высокий худощавый Казаков в шинели без погон, в фуражке с овальным пятном на месте снятой кокарды без тени усмешки поздравил Павлова и добавил:

— Я в Петроград, в Увофлот. Не возражаете?

— Жалко, что вы не остаетесь с нами, Александр Александрович, — искренне пожалел Павлов. Потом, решившись, задал вопрос, не требовавший пространных рассуждений: — Не решили?

— Не решил, — честно ответил Казаков, нервно теребя усы.

Ему и в самом деле необходимо было разобраться, понять самого себя, Россию он любил, но крушение привычного мира, которым он был воспитан, развал армии, разгул страстей на собраниях, подменивших власть командиров, — все это представлялось ему началом страшнейшей катастрофы. По дороге в Петроград Казаков с ужасом вспоминал, как на собрании его группы, в основном состоявшей из русских, украинцев и кавказцев, поступило чудовищное предложение: разделить между ними все самолеты и отправиться по домам. Украинцы заявили, что, если им не дадут причитающуюся часть аэропланов, они обольют их бензином и сожгут на глазах у всех — «шоб никому не було обидно». Такое действительно произошло, и Павлову стоило больших трудов разъяснить всю нелепость и вредность для революции национального размежевания, доказать необходимость передать группу вместе с техникой в распоряжение народной власти Советов.