Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

Обильные снега нарушили связь. Почта приходила редко. Радиоприёмников в селе тогда ещё не было. Но когда газеты всё-таки получали, их прочитывали от строчки до строчки. Поздними вечерами женщины часто собирались в чьей-то хате, чтобы побыть вместе, поговорить, обсудить новости, читали полученные от мужей письма. Этими встречами и держались. Но часто такие вечера превращались в неистовый плач, и тогда становилось невыносимо жутко.

Он хорошо помнит, с какой радостью встретили в селе известие о том, что Москва устояла, немцы получили отпор. И ещё — пришла с «Правдой» совсем маленькая книжица под названием «Таня» — о партизанке Зое Космодемьянской. Он читал её собравшимся вслух. Все были потрясены жестокостью немцев и мужеством комсомолки.

С уходом на фронт отца многое по дому пришлось делать ему. А с весны 1942-го прибавились заботы по огороду, с которого кормилась семья. Мать засветло встанет, начнёт копать или полоть, затем передаёт начатое сыну, а сама — на колхозное поле. Потом главной обязанностью подростка стала заготовка сена для коровы и топлива для дома. Лесов в их краях не было: из прессованного навоза готовили кизяк, но он шёл на растопку при выпечке хлеба и приготовлении пищи. Для обогрева хаты заготавливали степной колючий курай. Так вот всё круто изменилось. И они, мальчишки военной поры, перешагнув через детство, сразу вошли во взрослую жизнь. Были забыты забавы, игры, оставлена учёба. Целыми днями — один, по горло всяких дел. Но иногда… Иногда, вдруг, забыв обо всём на свете, завороженный зимней метелью или шелестом листьев сада в летнюю пору, мысленно он переселялся в какой-то далёкий, нереальный, но такой желанный мир. Царство мечты, детской фантазии.

С конца лета 1942-го от Ростова через их места покатилась волна отступления. Брели люди — кто с рюкзаками или мешком, кто с детской коляской или ручной тачкой. Меняли вещи на еду. Гнали коров, табуны лошадей, овечьи отары.

Собрав свои пожитки, ушли неизвестно куда бабушка Василиса и дед Пантелей. На сельской нефтебазе открыли цистерны и всё горючее спустили в мелководную речушку Егорлык. Жгли неубранные хлебные поля.

27 июля 1942 года советские войска оставили Ростов. Отступали беспорядочно. Шли хмурые, усталые солдаты. На лицах — печать горечи и вины. Бомбовые взрывы, орудийный грохот, стрельба слышались всё ближе, как бы обтекая с двух сторон Привольное. Вместе с соседями выкопали на спуске к реке траншею, откуда он впервые увидел залп «катюш»: по небу со страшным свистом летели огненные стрелы…

М. Горбачев:

«И вдруг — тишина. Два дня тишины. Ни наших, ни немецких войск. А на третий день со стороны Ростова в село ворвались немецкие мотоциклисты. Федя Рудченко, Виктор Мягких и я стояли у хаты. «Бежим!» — крикнул Виктор. Я остановил: «Стоять! Мы их не боимся». Въехали немцы — оказалось, разведка. А вскоре вступила в село и немецкая пехота. За три дня немцы заполнили Привольное. Стали маскироваться от бомбёжек и ради этого почти под корень вырубили сады, на выращивание которых ушли десятилетия. Вырубили и знаменитый сад деда Андрея.

А через несколько дней вернулась бабушка Василиса. С дедом она дошла почти до Ставрополя, но немецкие танки опередили: 5 августа 1942 года город был занят. Дед кукурузными полями, оврагами пошёл через линию фронта, а бабушка со своими пожитками вернулась к нам — куда же ещё!»

Да, от Ростова и до Нальчика немцы двигались, практически не встречая сопротивления. Советские войска были дезорганизованы. Как-то, когда они познакомились, А.А. Покрышкин, знаменитый лётчик, рассказал, что в августе 42-го ему удалось взлететь с аэродрома на окраине Ставрополя в момент, когда немцы уже подходили к нему.

Но за Нальчиком начали действовать заградительные отряды, в задачу которых входило выполнение приказа Сталина, известного под названием «Ни шагу назад». Действовали они решительно. Из отступавших быстро формировались части, которые тут же направлялись на передовую. В результате огромных усилий под городом Орджоникидзе немецкие войска, рвавшиеся к бакинской нефти, были остановлены и, как оказалось, уже окончательно.

После того как немецкие части ушли дальше на восток, в Привольном остался небольшой гарнизон, потом и его заменили каким-то отрядом — Михаилу запомнились нашивки на рукавах и украинский говор. Началась жизнь на оккупированной территории.

М. Горбачев:

«Первая новость — вылезли на поверхность те, кто дезертировал из армии и по несколько месяцев прятался в подвалах. Многие из них стали служить немецким властям, как правило, в полиции. После возвращения бабушки Василисы нагрянули к нам полицейские. Учинили обыск, всё перевернули. Не знаю, что они искали. Потом уселись на линейку, а бабушке приказали идти за ними в полицейский участок. Так она и шла через всё село. Там её подвергли допросу. Но что могла она сказать? Что муж её — коммунист, председатель колхоза, что сын и зять — в Красной Армии. Об этом и так все знали. Мать во время обыска и ареста вела себя мужественно. Смелость её была не только от характера — женщина она решительная, но и от отчаяния, от незнания, чем всё это кончится. Над семьёй нависла опасность. Возвращаясь домой с принудительных работ, мать не раз рассказывала о прямых угрозах со стороны некоторых односельчан: «Ну, погоди… Это тебе не при красных». Стали приходить слухи о массовых расстрелах в соседних городах, о каких-то машинах, травивших людей газом (после освобождения всё это подтвердилось: тысячи людей, большей частью евреи, были расстреляны в городе Минеральные Воды), о готовящейся расправе над семьями коммунистов. Мы понимали, что первыми в этом списке будут члены нашей семьи. И мать с дедом Андреем спрятали меня на ферме за селом. Расправа как будто намечалась на 26 января 1943 года, а 21 января наши войска освободили Привольное.

Четыре с половиной месяца село было оккупировано немцами, срок по тем временам долгий. Старостой немцы назначили престарелого Савватия Зайцева — «деда Савку». Долго и упорно он отказывался от этого, но односельчане уговорили — всё-таки свой. В селе знали, что Зайцев делал всё, чтобы уберечь людей от беды. А когда изгнали немцев, осудили его на 10 лет «за измену Родине». Сколько ни писали мои односельчане о том, что служил он оккупантам не по своей воле, что многие лишь благодаря ему остались живы, ничего не помогло. Так и умер дед Савка в тюрьме как «враг народа».

Всё-таки спасло нас наступление Красной Армии. О разгроме немцев под Сталинградом в селе узнали от самих немцев. А вскоре их войска, боясь попасть в новый «котел», стали спешно уходить с Северного Кавказа. С каким восторгом встречали мы красноармейские части!»