Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

А спустя ровно сорок лет, в 1989 году, когда газета «Комсомольская правда» выпустила свой юбилейный номер, собрав в нём материалы разных лет, была вновь напечатана давняя заметка бывшего корреспондента «Комсомолки» Григория Ошеверова, который сообщал о пленуме Новосибирского обкома комсомола, снявшем с работы бывшего первого секретаря Е. Лигачёва.

Заметка была помещена без комментариев и породила немало досужих разговоров, а также откликов в прессе, по радио. Кое-кто из молодых журналистов начал даже на неё ссылаться — в качестве доказательства, что Лигачёв, мол, ещё в комсомольские годы был снят с работы за какие-то там непонятные делишки. На первый взгляд, перепечатка в «Комсомольской правде» заметки 1949 года — мелочь, газетный курьёз, не более. Поначалу я так её и воспринял, не придал ей значения. Но затем я понял, что нельзя это рассматривать в отрыве от всего того, что происходит в антисоветских средствах массовой информации.

Это горько, тревожно. Это опасный призрак прошлого.

А что касается давних обвинений в «троцкизме»… Семь месяцев я попросту бедствовал и хорошо понял тогда, кто тебе истинный друг, а кто — так себе, случайный попутчик. Были люди, которые от меня отшатнулись. Но зато были и другие — те, кто поддержал, не разорвал дружеских отношений, а в трудные времена это ценишь особенно. Благодаря им я не озлобился на жизнь. Наоборот, твёрдо уверовал, что рано или поздно в ней обязательно побеждает добро, справедливость. Я верил и верю людям.

На авиационный завод имени Чкалова, где я работал после окончания института, меня, разумеется, не взяли: не прошёл по анкетным данным — оборонное предприятие. Пришлось основательно помыкаться, пока, наконец, что особенно было неожиданно для меня, предложили пойти лектором в Новосибирский горком партии. Потом я узнал, что это было сделано по настоянию первого секретаря горкома Живодерникова.

Но окончательно вздохнул, распрямил плечи и понял, что самые страшные годы позади, — нет, даже не после смерти Сталина, а только после XX съезда КПСС.

Бывший секретарь ЦК ВЛКСМ В.М. Мироненко рассказывал мне, что Лигачёв был снят с должности первого секретаря Новосибирского обкома ВЛКСМ по статьям в «Комсомольской правде», в которых подвергались резкой критике методы работы обкома и лично первого секретаря. Никакого «троцкизма» ему не инкриминировалось, это уже сам Егор Кузьмич позднее придал своему снятию политический оттенок, модный в послесталинские времена. То, что Лигачёв назвал «троцкизмом», на языке документов означало искусственное вычленение из состава трудовых коллективов комсомольцев и молодёжи, отдельный учёт результатов их производственной деятельности, что плодило формализм и гигантскую бюрократию — работники обкома и райкомов комсомола сутками сидели допоздна на телефонах, выбивая соответствующие показатели, заменяя живую организаторскую работу с молодёжью сбором никому не нужных данных. Егор Кузьмич решил, что его обвинили в отрыве молодёжи от партии, что действительно было троцкистским лозунгом.

Документ для уяснения

«Недавно состоявшийся пленум Новосибирского обкома ВЛКСМ подверг резкой критике и осудил порочный стиль работы бюро, первого и второго секретарей обкома тт. Лигачёва и Васильева. За серьёзные ошибки в руководстве областной комсомольской организацией тт. Лигачёв и Васильев освобождены от работы и выведены из состава бюро обкома.

В чём же ошибки бюро обкома, каковы их причины? Исчерпывающий ответ на эти вопросы даёт постановление Центрального Комитета ВЛКСМ, принятое по отчёту Новосибирского обкома комсомола. В нём даётся развёрнутая критика недостатков, намечаются меры к их устранению. Глубоко анализировались эти ошибки также на пленуме обкома, обсуждавшем постановление Центрального Комитета, — в докладе члена бюро ЦК ВЛКСМ тов. Колмаковой, в речи секретаря обкома ВКП(б) тов. Яковлева, в острых критических выступлениях участников пленума.

Бюро, секретари Новосибирского обкома ВЛКСМ нарушили основы большевистского стиля руководства. Они работали без перспективы, думая только о сегодняшнем дне, не заботясь о воспитательном значении многих начинаний, брались за десятки дел, не выделяя главного, основного.

Велика была у секретарей обкома страсть к директиве. Бумажкой пытались они подменить живую организаторскую работу на местах, практическую помощь активу. Вот несколько цифр: за полгода обком направил в райкомы 105 постановлений, 57 писем, 47 телеграмм, 32 письменных указания. В среднем райком ежемесячно получал 17 решений, 13–14 телеграмм и указаний, 9 писем. Не без оснований секретари райкомов заявляли на пленуме, что о выполнении такого количества директив нечего было и думать: их едва успевали прочесть.

Рассылая в райкомы множество бумаг, обком с настойчивостью, достойной лучшего применения, требовал и обратного, столь же обильного потока различных сводок, справок, информаций. Бюро установило бюрократическую систему отчётности: райком должен был представлять в обком ежемесячно 15 различных отчётов.

Секретарь Краснозерского райкома тов. Мезенцев признался на пленуме: «Мы знали, что в обкоме о нашей работе судят по информации и отчётам. И потому старались писать их как можно больше и часто, чего греха таить, давали далеко не точные данные. Работники обкома всему верили, для них главное, чтобы была бумажка».

Так рождался встречный бумажный поток, так поощрялось очковтирательство.

Бумажный вихрь захлестнул и первичные организации. Стараясь не отстать от обкома, райкомы направляли на фабрики, заводы, в колхозы и школы множество директив. Чулымский райком направил в этом году в первичные организации 18 постановлений и 24 письма. В свою очередь, каждая колхозная организация должна была представить в райком за это же время 56 отчётов и информаций, не считая так называемых ежедневных оперативных сводок.

Обилие директив лишало райкомы самостоятельности в работе, мешало им сосредоточиться на основном — укреплении первичных организаций.

Выше мы упомянули о письмах обкома. Их было 57.

За короткое время тт. Лигачёв и Васильев «обратились» к секретарям первичных организаций, к пастухам, к молодёжи, состоящей в звеньях высокого урожая, к родителям учащихся, окончивших четвёртые классы, к пионерам, школьникам и т.д. Тон большинства писем назидательный, менторский, содержание примитивное. В письме, адресованном сельской молодёжи, авторы с серьёзным видом поучают: «В качестве удобрений используются: навоз как от общественного скота, так и от скота личного пользования колхозников, зола, птичий помёт и перегной». Глубокомысленные замечания, что и говорить! Некоторые письма содержат неправильные установки, а порой и политические ошибки.