Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

– Вот видишь, Лиз. Ты уже в этом деле специалист, потому что знаешь о нем больше меня.

Он предложил ей объединиться с Меган Стюарт. В классе было всего 29 учеников, и все они, к худу уж или добру, друг друга так или иначе знали. Меган Стюарт отличалась от Лиз, как небо от земли. У Лиз было вытянутое овальное лицо, которое она не очень-то любила видеть в зеркале, а Меган была круглолицей, розовощекой девушкой, с лица которой даже в серьезные моменты не сходила ослепительная улыбка. Короткие светлые волосы Лиз, прямые и тонкие, как шелк, развевались даже под самыми слабыми дуновениями ветерка, а густые темные волнистые волосы Меган, всегда аккуратно причесанные, ложились на ее плечи с шиком и достоинством бархатных гардин. В школьной столовой Лиз заметила, что перед едой Меган тихонько читает про себя молитву.

Вообще казалось, что буквально все относятся к Меган с симпатией. Лиз же про себя такого сказать категорически не могла. Она даже была уверена, что люди вроде Меган стараются держаться от людей типа нее как можно дальше. Она ожидала вежливого отказа, какого-нибудь «нет, спасибо», или «я подожду до следующего года», или «думаю, мне лучше взять другую тему», или «с кем угодно, только не с тобой, Лиз». Да и зачем, думала Лиз, она вообще все это делает? Чего уж такого невообразимо интересного было в этой истории, чтобы заставить ее совершить такой нелизкамберсовский поступок? Может, как раз сейчас был самый удобный момент остановиться и все бросить. Но каково же было ее изумление, когда Меган в ответ на ее предложение взяться за Ирену Сендлер сказала:

– Ага. Мне кажется, может получиться здорово. Надеюсь, я справлюсь. А то у меня так много всякого другого уже творится – чирлидерская [13]группа, Братство христианских спортсменов, оркестр, гольф. А еще я только что записалась в Канзасскую молодежную ассоциацию.

Выслушивая этот достойный выпускного альбома список занятий и увлечений, Лиз почувствовала странное облегчение: Меган будет слишком занята, чтобы перехватить руководство проектом. Да, в ней уже появилась эта своеобразная протекционистская ревность. Тем не менее заинтересованность Меган ее порадовала. Лиз, конечно, чувствовала себя рядом с ней полной дурой и неудачницей, но отрицать силу притягательности Меган, ее внутренней энергии, интеллекта и образованности не могла. А прежде всего Лиз боялась, что, взявшись за проект в одиночку, она непременно провалит его самым позорным образом.

– Может, поболтаем сегодня после уроков? – спросила Лиз.

– Давай.

Оказавшись с Меган с глазу на глаз, Лиз снова растерялась и почувствовала себя крайне неуверенно. Раньше она никогда ни с кем в сотрудничестве не работала, да и желания не испытывала, а посему даже и представления не имела, как и с чего надо начинать.

Меган аккуратно поставила свой под завязку набитый рюкзак и спросила:

– Ты живешь в Мейплтоне?

– Ага. А ты, типа, из Бронсона, да?

– Точно, из Бронсона, – сказала Меган. – Выходит, по сравнению с тобой я живу почти что в мегаполисе.

Лиз попыталась посмеяться, но смех получился какой-то нервный и глуповатый. Она дала Меган статью про «Других Шиндлеров».

– Вот все, что я знаю, – развела руками Лиз, – но если тут все правда, то это просто-таки удивительная история. Хотя, может быть, это опечатка… ну, типа, 250 детей, а не 2500.

Лиз внимательно наблюдала за Меган и увидела, как вдруг померкла и исчезла с ее лица улыбка, когда она несколько раз подряд прочитала заметку. Потом Меган нахмурила брови и подняла глаза на Лиз.

– Вот это да!.. – задумчиво протянула Меган. – Это и правда удивительно… если правда.

Все еще изучая Лиз взглядом, она добавила:

– Говорят, все эти проекты – дело непростое. Я слышала, приходится дополнительно заниматься, а иногда допоздна сидеть в школе.

Лиз подумалось, что Меган смотрит на нее как-то странно, словно оценивая ее надежность и проверяя, можно ли на нее положиться.

– Ага, – сказала Лиз, – мне тоже такое говорили.

Теперь, когда в проекте согласилась участвовать Меган, Лиз начали обуревать сомнения. Время от времени ее сильно подмывало бросить всю эту историю с Иреной Сендлер, пока она не выросла в слишком уж глобальное и неподъемное мероприятие. Это было жутковатое чувство – обычно она с легкостью отказывалась делать то, чего ей делать не хотелось, но на этот раз все было иначе. Мысли об Ирене Сендлер не давали ей покоя, особенно по ночам, когда разыгрывалось воображение и в голове снова и снова начинала крутиться сценка, в которой Ирена уговаривала мать-еврейку отдать ей, совершенно незнакомой женщине, своего ребенка, а иногда даже грудного младенца, потому что только так можно было его спасти. Вообще вся эта история сбивала ее с толку и сильно нервировала.

Кроме всего прочего, еще и очень трудно оказалось найти какую-нибудь полезную информацию. Поиск в Сети дал всего один результат – Еврейский фонд Праведников, или ЕФП, организацию, оказывающую поддержку неевреям, спасавшим евреев во время Холокоста.

Весь четвертый урок Лиз ломала голову, когда лучше сообщить Мистеру К. о том, что она в этом году проект ко Дню Истории делать все-таки не будет. Но когда она собирала рюкзак, из папки вывалился листок с журнальной статьей про «других Шиндлеров». Любопытство взяло верх, и вместо того, чтобы сообщить Мистеру К. о своем отказе, она спросила его о фильме «Список Шиндлера».

– Это блестящий фильм, Лиз, но у него возрастной рейтинг «R» [14]. Поэтому я тебе его рекомендовать смотреть не могу.

– А Ирена Сендлер там среди персонажей есть?

– Нет. Но если ты будешь знать историю, которая рассказывается в «Списке Шиндлера», ты сможешь лучше прочувствовать суть своего проекта об Ирене Сендлер.

«К чему мне вся эта морока?» – подумала Лиз. И направилась к двери.

– Лиз! – Мистер К. протянул ей оставленную у него на столе распечатку с контактной информацией Еврейского фонда Праведников. – Позвони им, Лиз. Лучше сделай это прямо сейчас, пока не забыла.

Через полчаса она сидела, уставившись на телефонный аппарат и стараясь набраться храбрости, чтобы позвонить в Нью-Йорк. «И зачем мне это все?» – снова задалась она вопросом. Она сделала глубокий вдох и стала нажимать кнопки телефона, будто повинуясь внутреннему импульсу. У этих людей в Нью-Йорке, наверно, будет слишком много дел, чтобы тратить его на разговоры с глупой девятиклассницей из Канзаса, которая не очень-то в курсе, что произошло когда-то в Варшавском гетто, да и, если уж на то пошло, даже толком ничего не знает о том, что такое гетто, кроме того, что оно было в Польше, где-то посреди Европы и во время Второй мировой.

Словом «гетто» называли центр Канзас-Сити… там было опасно ходить по ночам, там были наркотики, уличные банды, убийства и множество бедных чернокожих. В районе, где находилась Юнионтаунская школа, не было ни одной черной семьи, а в саму школу, насколько ей было известно, школьники других цветов, кроме белого, никогда не ходили. Евреев в Канзас-Сити вроде бы тоже хватало, но она могла с уверенностью сказать, что и их дети в Юнионтауне не учились. Варшава и Канзас-Сити были для нее совершенно разными мирами, а евреи и черные – абсолютно отдельными от нее людьми, и до сих пор она обо всем этом даже как-то особенно и не задумывалась.