Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

Преданная вам, любящая

Поездка на Национальный День Истории в Вашингтон сложилась совсем не так, как ожидали девушки. Студенческий городок университета Мэриленда в Колледж-Парке заполонили 5000 школьников, родителей и учителей. Перед ними выступила директор Национального Дня Истории Кэти Горн:

– Сегодня вы присоединяетесь к армии из 800 000 студентов, уже участвующих в этом великом приключении. Национальный День Истории похож на отель «Калифорния» из знаменитой песни: если в нем прописался, то уже никогда с ним не расстанешься.

У девушек был свободен весь день, и они решили пойти в Музей Холокоста. У них были бесплатные пропуска, и Меган с Лиз настаивали на посещении музея. Сабрина пожала плечами, ладно.

Они повернули на улицу Рауля Валленберга, названную в честь шведского дипломата, спасшего тысячи евреев, и подошли к музею.

При входе они увидели огромные портреты людей, спасавших евреев, и сразу же узнали фотографию молодой Ирены… ту же самую она прислала им в письме.

– Мамочки! – воскликнула Меган. – Это же она! Может, здесь про нее есть какая-нибудь информация?

Они остановились перед черно-белой фотографией ворот Аушвица (Освенцима) [105]. Они были похожи на бутафорские ворота Варшавского гетто, которые они использовали в спектакле, только на верхушке этих находилась надпись

«Arbeit Macht Frei» («Труд освобождает» – нем. ). Этой ложью Аушвиц встречал евреев, прибывавших в лагерь, чтобы найти там свою смерть.

Девочки разбрелись по залам… Фотоматериалы, записанные на видео рассказы, железнодорожный вагон с намалеванными на красно-коричневых дощатых стенках белыми буквами и цифрами. Меган почувствовала, что вышла за пределы защитной стены из книг и картинок на экране компьютера и вплотную подошла к ужасу Холокоста.

Сабрина остановилась перед монитором: женщина, выжившая в Аушвице, почти обыденным тоном рассказывала о том, как погибла ее мать.

– И из шеренги выбрали ее… – говорила она.

Сабрина закусила губу, как можно сильнее обняла себя руками, но не смогла сдержаться и заплакала…

Рядом с ней возникла Меган и повела к стоящим в соседнем зале креслам.

– Да нет, все нормально, – сказала Сабрина. – Правда, я нормально. Я просто подумала, как эта женщина на экране день за днем и раз за разом рассказывает свою историю темному залу, в котором иногда и людей-то нет.

– Может, посидим тут? Сделаем перерыв. Очень уж все это тяжело.

– Я просто сама себе удивилась. Я хочу сказать, ведь обычно со мной ничего такого не случается.

– Если бы не случалось, это было бы ненормально.

Где-то через час к ним присоединилась Лиз с покрасневшими глазами.

– Интересно, что еще о ней знают в Музее? – спросила Меган.

Они обратились с этим вопросом к администратору. Он пообещал поискать информацию, но в результате нашел только короткую биографическую справку с неправильной датой рождения и пометкой, что ни дальнейшая судьба Ирены, ни дата ее смерти неизвестны. Он был рад услышать от них все, что они знали об Ирене, и попросил прислать имеющуюся у них информацию, а также копии ее писем и официальных документов директору Музея по научно-исследовательской работе.

Выходя из здания музея, Меган сказала подругам:

– Мы знаем об Ирене больше, чем работники этого музея. Нам надо рассказать историю ее жизни… и им, и вообще всем.

Выступление на Национальном конкурсе прошло не очень удачно.

Потрясенные и подавленные увиденным в Музее Холокоста, девочки путали и забывали реплики. И все же «Жизнь в банке» получил очень высокие оценки, но победителем Национального конкурса не стал.

По окончании спектакля Кэти Горн подошла к канзасским школьницам.

– То, что вы сделали, выходит далеко за рамки Национального Дня Истории, – сказала она. – Ваш проект – это то, каким я вижу Национальный День Истории в своих самых безумных мечтах. Вы начали с простого изучения истории, а потом превратились в людей, через которых эта самая история говорит с миром.

Один из волонтеров передал Мистеру К. записку от Стенли Шталь, исполнительного директора Еврейского Фонда Праведников. Госпожа Шталь приглашала их сыграть «Жизнь в банке» в главном офисе Фонда в Нью-Йорке. Девочки уже настроились, что у них будет дополнительный выходной день, и хотели походить по городу. Пожертвуют ли они этим выходным? Мистер К. напомнил им, что именно Еврейский Фонд праведников помог им связаться с Иреной.

– Там же будут, типа, настоящие знатоки всего, что касается Холокоста, да? – спросила Лиз. – Может, они смогут ответить на наши вопросы… ну, знаете, про Польшу, про людей, которые там живут, и все такое?

– На такие вопросы мы с вами, может быть, исчерпывающих ответов от них не получим, – сказал Мистер К., – но для нас гораздо важнее смотреть в будущее… показывать «Жизнь в банке» людям.

Они отправились все в одной машине, не взяв с собой ни костюмов, ни декораций, постояли на Седьмой Авеню в обычной для Манхэттена пробке, а потом взмыли в скоростном лифте на 19-й этаж. В таких высоких зданиях девочки еще не бывали. Их встретила подтянутая коротко стриженная женщина средних лет, одетая в консервативный, но модный деловой костюм.

– Меня зовут Стенли Шталь, я директор-распорядитель фонда. Добро пожаловать.

Девочки последовали за ней в зал заседаний правления фонда и выпучили глаза, увидев раскинувшуюся за стеклянной стеной панораму Манхэттена.

Госпожа Шталь представила гостей из Канзаса присутствующим в комнате, а потом попросила представиться всех сидящих за большим столом для совещаний.

– Рахель Симкович – прошла через Аушвиц.

– Това Кон – Берген-Бельзен [106].

– Бернард Майер – выжил в Дахау [107].

Конечно, они уже встречались с ветеранами Холокоста в Региональном Центре изучения истории Холокоста в Канзас-Сити, но исполнять свой спектакль для таких людей, да еще и в такой неформальной обстановке им пока не доводилось. Меган было очень не по себе… ведь они сейчас будут притворяться, оставаясь в повседневной одежде, делать вид, что переживают кошмар, через который эти люди прошли в реальности, для которых все эти события – не какой-то школьный проект, а часть жизни. Вдруг им не понравится, и они раскритикуют спектакль, а вдруг что-то в пьесе оскорбит их чувства или разбередит старые раны. Места для представления между большим столом и панорамным окном было мало, девочки находились слишком близко к публике. Не было ни света, ни декораций, ни грима. Хотя в зале для совещаний работал кондиционер, Меган пришлось утереть выступившие на лбу и верхней губе капельки пота. Слишком уж много всего может пойти не так, подумала она.