Дмитрий Володихин - Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок

Насколько подобные преобразования принесли бы практическую пользу, сказать трудно.

С одной стороны, ослабели бы епископы, так как уменьшилось бы их своеволие. Да и удобнее управлять малой епархией — тут резон царского предложения очевиден. Конечно, реформа задевала интересы уже поставленных в сан епископов и архиепископов: их канонические области разделились бы на несколько частей, доход от них упал бы, а влияние владык на общецерковные дела резко уменьшилось бы. Но для Церкви в том беды нет. С другой стороны, Русская церковь выработала оригинальную схему, делавшую увеличение епископата ненужным. Местное духовенство подчинялось «поповским старостам» и протопопам — священникам-бельцам, возглавлявшим «сороки» и «соборы» [215] «Сброками» и «соборами» в средневековой России называли территориальные объединения приходского духовенства, куда входило по нескольку десятков церквей. . Те получали широкие административные функции, в исполнении коих отчитывались перед своими епархиальными архиереями. Поповский староста на Москве, не имея епископского сана, реальным значением своим превосходил греческого архиерея. Что лучше: передать властные полномочия на местах «слабым» епископам и урезать их у священников-бельцов или же оставить их бельцам, помогающим «сильному» епископу? Кто надежнее как «среднее звено» в структуре Церкви: сильный поповский староста или епископ с урезанной областью управления? Вопрос не имеет однозначного ответа. Белец ближе к приходу — прежде всего как семейный человек. Но… здесь же кроется и его слабость. Радея о жене, детях и прочей родне, белец легче соблазняется извлечь из церковного имущества прибыль для своего рода. Епископ, представитель монашествующего духовенства, хуже понимает простых прихожан, но для него и соблазн «подкормить» родню не имеет разительной силы. Наверное, все-таки епископ удобнее, — если он имеет солидный «книжный», богословский багаж. Тогда он может играть роль духовного вождя в противостоянии еретикам и староверам. Белый священник и багаж такой являет реже, и обременен делами семьи, а оттого ему труднее ввязываться в бескомпромиссную духовную борьбу.

Судьба Церкви в будущем показала: епархии все равно придется «резать»… Ныне здравствующий патриарх Московский и всея Руси Кирилл проводит политику дробления епархий, и от этого видна только польза.

Нужна ли особая ступень в структуре Церкви — митрополичья? Нужна ли, иными словами, передача власти над епископами и архиепископами митрополитам? Трудно сказать. Но, скорее, пользы особой не видно. Появление у митрополитов подобных полномочий означает ослабление власти патриарха, ослабление связи патриарха с епископатом. Православная церковь не имеет единого центра, она состоит из многих самостоятельных «поместных» церквей — в отличие от католической, подчиненной папе. «Латинствующим» из окружения Федора Алексеевича, вероятно, нравилась идея «православного папы». Такой патриарх-«папа», мнилось, объединит под своей властью весь православный мир, подчинит себе прочих патриархов… И для управления колоссальными пространствами ему потребуется эта самая митрополичья ступень власти. Но в сосредоточении такой власти у одного человека содержится великий соблазн. И еще один великий соблазн возникает у светской власти: контролировать столь сильную персону, играя на конкуренции могущественных митрополитов. А у самих митрополитов «новой формации» появляется третий, не менее серьезный соблазн — отколоться, получить автокефалию, обратить свою митрополичью кафедру в патриаршую…

Итог: в одной части планы государя Федора Алексеевича имели свой резон и могли бы принести пользу. В другой части они являлись рискованным нововведением и чреваты были новыми внутрицерковными конфликтами, а то и новым расколом.

Планы «рационализации» церковного устройства носились еще во времена Алексея Михайловича. Государев ученый фаворит Симеон Полоцкий всегда готов был поделиться с государем мыслями на сей счет. Надо полагать, Федор Алексеевич получил от учителя изрядную порцию соображений, касающихся этого предмета. Да и сам государь, с 1680 года вошедший во вкус реформ, желал только добра, предлагая эскиз масштабного переустройства Церкви. Когда он побывал в Новоиерусалимском монастыре и увлекся идеей о перемещении центра вселенского православия в Москву, ему было всего-то 17 лет. А эта идея, как и многое, произведенное на свет клокочущей натурой Никона, — жгучая, провоцирующая на действия. Как видно, она наполнила государя энергией, жаждой преобразовательной деятельности. «Если мы средоточие православия, — вероятно, задавался он вопросом, — почему у нас все так странно и неудобно? Почему у греков иначе? Столь великая страна, на просторах которой несколько раз уложится весь Православный Восток, — и всего полтора десятка архиереев!» Телесная слабость подталкивала Федора Алексеевича к тому, чтобы доказывать миру: он — настоящий царь, он имеет силу исправлять старое и негодное, он достоин занять место вселенского православного властителя! Он горел новыми идеями. Ему хотелось поднять свою Церковь на подобающую высоту. Он желал усовершенствовать ее!

Царь взялся за дело с горячностью. И помощники нашлись: вместе с Федором Алексеевичем план реформы разрабатывали думный дьяк Илларион Иванов и боярин — князь В.Ф. Одоевский.

Однако патриарх увидел, к каким последствиям могут привести такого рода преобразования, и решил не давать им ход.

Федор Алексеевич предложил Иоакиму для вынесения на церковный собор проект большой реформы, а вместе с ней еще несколько статей, касающихся церковного благонравия. Патриарх на протяжении многих месяцев 1681 года рассматривал предложения царя. В результате он наполовину урезал количество новых епархий. И оказалось, что митрополитам «новой формации» уже особенно и некем управлять. Маловато достается им епископов… В подобном, сокращенном, виде проект реформы попал на обсуждение русских архиереев. С ними у Иоакима, думается, имелось твердое соглашение: потопить цареву затею.

«Перетягивание каната» между царем и архиереями шло на протяжении нескольких месяцев — поздней осенью 1681-го и зимой 1681/82 года. Русское священноначалие сочло особую «митрополичью» ступень церковного устройства источником «церковного разногласия и… распри и высости [216] Высость — здесь: высокомерие. Обычное же значение — высота. , и в том несогласия и нестроения, святой Церкви преобидения и от народа молвы и укоризны» [217] Акты исторические. Т. 5. № 75. СПб., 1843. С. 10. . В конечном итоге она была полностью отвергнута. Что же касается числа новых епархий, то их решили устроить всего 11.