Вячеслав Лопатин - Суворов

Для доставления материалов потребно свободное время; но сего-то мне теперь и не достает. Однако ж я приказал Вам сообщить все подлинные бумаги с начала и до конца кампании против Польских мятежников, ныне, к счастию, более не существующих. Ясный и понятный слог и обнаженная истина, основанная на совершенном познании образа моих поступков, должны быть единственными правилами для моего биографа.

Не знаю, много или мало сказал я Вам о себе, но скажу еще от всего сердца, что питает почтение и дружбу к Вам, любезный Граф, Ваш преданнейший слуга Граф Александр Суворов-Рымникский. Варшава. 28 декабря 1794 / 8 января 1795».

По каким-то причинам — возможно, из-за недостатка времени у героя задуманной графом Цукато книги — почин остался без продолжения.

Тогда же начал набрасывать свои заметки адъютант Суворова маркиз Габриель Пьер Гильоманш-Дюбокаж, который завершил свой труд через восемь лет после смерти полководца.

Первым биографом «Росского Геркулеса» суждено было стать Фридриху Иоганну фон Антингу. Уроженец города Готы в Германии, он получил богословское образование, снискал известность как рисовальщик силуэтных портретов европейской знати. Переехав в Россию, Антинг сумел попасть в свиту российского посланника, отправлявшегося в Константинополь. Проездом он останавился в Херсоне, где познакомился с Суворовым, который поручил ему собрать сведения о военных приготовлениях южного соседа.

Антинг выполнил задание, и полководец рекомендовал его Зубову. Вскоре он был принят на русскую службу, получил чин секунд-майора, оказался в штабе фельдмаршала и принялся за книгу о нем. Петр Ивашев вспоминал:

«В 1795 году в Варшаве сочинитель читал свое произведение Графу Суворову и первый том собственными Фельдмаршала замечаниями тогда же был исправлен…

Вторым же томом Суворов был недоволен, поручил мне… указать Антингу недостатки и неверные повествования, вкравшиеся в его сочинение от слабого знания русского языка, и частично по той же причине превратно изложен смысл о происшествиях, описанных в реляциях, которыми он руководствовался.

Поручение Фельдмаршала заключалось следующими собственными словами: "Во второй части Антинг скворца дроздом величает, много немогузнайства и клокотни. Тебе лучше известно, куда пуля, когда картечь, где штык, где сабля. Исправь, пожалуй, солдатским языком, отдай каждому справедливость — и себе — я свидетель".

И в доказательство — вот сохраненная записка Графа: "Петру Никифоровичу сегодня кушать у Антинга и целый день с ним работать".

Через три дня после этого поручения получен был Высочайший рескрипт Великия Екатерины с приглашением победителя в Петербург».

Книга Антинга вышла на немецком языке в двух томах на его родине в 1795 году. Третья часть задержалась по не зависящим от автора причинам: в 1797 году майор Антинг вместе с другими офицерами суворовской свиты по приказу Павла I подвергся аресту. Третья часть увидела свет только в 1799-м. Намерение автора описать последнюю кампанию героя книги осталось неосуществленным.

Незатейливая, сжато излагавшая события книга Антинга в течение десяти лет оставалась самым полным источником сведений о жизни и деятельности великого полководца. Биограф сохранил для потомков драгоценные свидетельства, рисующие облик героя книги, которому шел 65-й год:

«Телесные немощи и припадки ему вовсе не известны. Причиною тому не что иное, как привычка от самой молодости к строгой и суровой жизни; крепкое телосложение и великая во всём умеренность…

Летом и доколе погода позволяет, живет и спит в саду в палатке. Одевается в несколько минут; наблюдает чрезвычайную опрятность; моется и, когда не препятствуют обстоятельства, обливается холодною водою по нескольку раз на день. Носит всегда мундир, никогда не носит шлафрока, сюртука, перчаток, плаща или шубы».

Пока тома первой биографии Суворова готовились к печати, обостренный интерес к его личности удовлетворяли портреты.

«Страсть к портретированию была чужда Суворову, — отмечает А.В. Помарнацкий. — Те портреты, которые были исполнены с натуры, писались не по его инициативе, а иногда и без его ведома».

Сравнительно большое число изображений Суворова, созданных в Варшаве в 1795 году, было обусловлено пребыванием в польской столице многочисленных живописцев, скульпторов, миниатюристов — по большей части иностранцев, состоявших на службе у короля Станислава Августа — любителя искусств. Скульптор Джакомо Мональди исполнил мраморный бюст полководца в фельдмаршальском мундире, с Андреевской лентой, бриллиантовым эполетом, орденскими звездами и крестом Александра Невского. «Движение правой руки, полускрытой драпирующим нижнюю часть бюста плащом, — пишет Помарнацкий, — позволяет угадывать в ней полководческий жезл — знак фельдмаршальского достоинства. Голова Суворова, с высоко взлетевшими бровями и резко обозначенными морщинами, дана в энергичном повороте… Этот образ, подчеркнуто патетический и несколько театральный, очень далек от нашего представления о "солдате-полководце", чуждом всякому позерству… но автору удалось очень живо передать насмешливое "задиристое" выражение подвижного лица Суворова, что придает бюсту большую убедительность и отводит ему заметное место среди других прижизненных изображений полководца». Исследователь убедительно доказывает, что заказчиком была Екатерина II, оплатившая работу скульптора и доставку бюста из Варшавы в Петербург. Но спрос на изображения фельдмаршала был большой. Наиболее доступным способом «увидеть» первого полководца Европы была миниатюра. И француз Карл Бекон (Бишон), содержавший в Варшаве школу рисования, выполнил целую серию миниатюр, на которых Суворов изображен то в мундире, то в белой рубашке, но обязательно с фельдмаршальским жезлом.

«Лицо Суворова на миниатюрах Бекона, — отмечает Помарнацкий, — охарактеризовано одинаково: оно покрыто многочисленными глубокими морщинами на лбу, около глаз и рта, волосы редкие, изогнутые брови высоко вздернуты, веки тяжелые, припухшие, губы плотно сжаты. Словом, это лицо очень старого человека, на которое время наложило свою резкую неизгладимую печать». С этих миниатюр были сделаны гравюры, широко разошедшиеся в европейских изданиях, посвященных как самому Суворову, так и России.

К варшавскому периоду относятся два уникальных рисунка. Художники А. Лорман и А. Орловский изобразили Суворова на маневрах в белой рубашке, раздуваемой ветром, солдатской каске, низеньких сапогах, скачущего во весь опор. Глядя на стремительного всадника, не скажешь, что ему шел 65-й год — столько в нем жизненной силы и бодрости.

Были и другие рисунки, выполненные с натуры. Живописец, рисовальщик и гравер Жан Пьер Норблен де ла Гурден (Ян Петр Норблин), родившийся во Франции, был приглашен в 1772 году в Польшу учителем рисования молодых князей Чарторыйских, представителей одной из самых могущественных польских фамилий. Мать последнего короля Польши была урожденной Чарторыйской. Тридцать лет жизни в Польше сделали Норблина «вполне поляком и патриотом». Профильный рисунок головы Суворова сделан с натуры, по словам Помарнацкого, «рукою художника, склонного к гротеску, да к тому же рукою недружелюбною». И хотя, по мнению исследователя, сходство с изображением Суворова на измаильской медали неоспоримо, «черты утрировки в наброске Норблина очевидны: утрирована форма носа, излишне выпуклым сделан лоб, рот полураскрыт, подчеркнута небритость лица». На втором рисунке Норблина профиль полководца помещен среди «зарисовок казаков и гренадеров в потемкинских шапках — наглядное свидетельство, что голова Суворова была зарисована с натуры… в момент, когда полководец находился среди своих войск». И снова перед нами шарж. Есть и третий рисунок, в котором художник переработал свои наброски: «брови полководца нахмурены, рот крепко сжат, форма носа стала более правильной, волосы развеваются… Рядом изображены пылающий факел, кинжал, копье с извивающейся вокруг него змеей и маска Горгоны — атрибуты, долженствующие напоминать об ужасах ночного штурма Праги».