Дмитрий Олейников - Николай I

Не вызывала радости и редкая сцена высочайшего воспитания: когда маленький Николай был до слёз напуган шумом сменявшегося пикета гвардейцев, Павел взял его на руки и заставил перецеловать весь караул… Сцена редкая, потому что по великосветским обычаям того времени царственные родители виделись с детьми не так часто и очень недолго.

Беспристрастный Камер-фурьерский журнал (сборник ежедневных кратких записей о жизни императорского двора) свидетельствует: только что родившегося сына Мария Фёдоровна навещала почти каждый день, но редко оставалась с ним больше четверти часа, а иногда, когда приходилось спешить на большой девятичасовой ужин Императорской фамилии, тратила на это считаные минуты. Павел приходил не каждый день, и всегда один, дождавшись ухода Марии Фёдоровны. Годовалого Николая приносили императрице в покои (или привозили в золочёной колясочке, обитой зелёной тафтой) — утром или вечером, на полчаса-час (редко на два). С весны 1798 года записи о встречах императрицы с детьми становятся реже, иногда исчезают на несколько дней. Например, с 5 мая по 1 июня 1798 года Мария Фёдоровна видела сына в общей сложности шесть или семь часов [9] Николай Первый. Молодые годы. Воспоминания. Дневники. Письма. Кн. 1. СПб., 2008. С. 48. .

Павел отводил для родительского «общения» время своего утреннего туалета: бонны вводили детей в императорскую опочивальню в те минуты, когда камер-гусар начинал завивать государю букли. Император в белом шлафроке сидел в простенке между окнами и любовался, как малыши играют на ковре. Через некоторое время громко захлопывалась жестяная крышка пудреницы. Это был сигнал, по которому в комнату входили камердинеры. Детей уводили — Павлу пора было одеваться.

Таким образом, с самого рождения главным детским окружением Николая были не венценосные родители, а штат прислуги: английская бонна, кормилица-крестьянка, два камердинера, две дамы для ночного дежурства (они посменно бдели всю ночь у детской кроватки), два камер-лакея, четыре няньки-горничные, восемь лакеев и восемь истопников. Женская прислуга — по традиции набиравшаяся из окрестностей Петербурга — во время торжественных церемоний представляла собой забавное зрелище: пышные круглолицые крестьянки в фижмах, до удушья затянутые в корсет, с высокими причёсками, напомаженные, напудренные…

Самым близким Николаю человеком в первые годы его жизни стала няня, Евгения Васильевна Лайон, «няня-львица», как позже называл её ребёнок, обыгрывая фамилию. Это была дочь лепного мастера, некогда выписанного в Россию императрицей Екатериной. Все звали её англичанкой, хотя на самом деле она была шотландкой [10] Сборник ИРИ О.Т. 98. СПб., 1896. С. 12. . Сохранившиеся отзывы действительно дают основания видеть в няне благородные «львиные» черты. Смелая, решительная, открытая, при этом вспыльчивая и отходчивая, мисс Лайон привязалась к воспитаннику «до страсти, до фанатизма». Она была готова в случае необходимости поступать наперекор приказаниям гувернанток, графини Ливен и даже императрицы Марии Фёдоровны — лишь бы на пользу своему подопечному. «Вначале Лайон получала выговоры за отважность её поступков, но она не теряла доверенности императрицы, потому что сделанное или предпринятое ею оказывалось всегда хорошо и полезно» [11] Николай Первый. Молодые годы. Воспоминания. Дневники. Письма. Кн. 1. СПб., 2008. С. 44. .

Именно Лайон научила мальчика складывать персты для крестного знамения, помогла затвердить самые первые молитвы: «Отче наш» и «Богородицу», познакомила с русской азбукой. Николай никогда не забывал доброты своей первой настоящей воспитательницы. Уже став императором, он навещал Евгению Васильевну Лайон в Аничковом дворце, где выделил ей квартиру, и даже «удостаивал иногда кушать чай со всем августейшим своим семейством». А ребёнком он строил дачу для няни (из стульев, или игрушек, или просто земли) и непременно укреплял её пушками — «для защиты».

Няню было от кого защищать. Совершенным контрастом её светлой фигуре появляется на закате павловского царствования новый воспитатель Николая, генерал Матвей Иванович Ламздорф. Этот 55-летний «педагог» «не считал себя ещё слишком старым для преследования молодой нянюшки» (Лайон тогда было около двадцати лет), а поскольку «строгая англичанка… никогда не соглашалась ласково выслушивать старого воздыхателя», это «спустя несколько времени повело к непримиримой вражде и к преследованию другого рода с его стороны». Прямо в детской великого князя стали разыгрываться неприятные и некрасивые сцены, и нетрудно догадаться, чью сторону занимал Николай в этом противоборстве: одна сторона, как пишет осведомлённый биограф, «благородная, пламенная, прямая и светлая», а другая — «коварная, эгоистичная, холодная и ограниченная». Игрушечные пушки Николая не могли ему помочь, но это лишь подогревало неприязнь к Ламздорфу, и со временем она только усиливалась.

Увы, ни унять, ни удалить любвеобильного генерала не могли ни няня, ни даже Мария Фёдоровна — назначен он был личным повелением Павла Первого. В ноябре 1800 года император приказал бывшему директору Первого кадетского корпуса, бывшему гражданскому губернатору Курляндии, бывшему командиру кирасирского полка и бывшему кавалеру при великом князе Константине, генерал-лейтенанту Матвею Ивановичу Ламздорфу занять пост воспитателя при великих князьях Николае и Михаиле.

Произошло это после того, как от должности наставника при Николае отказался один из наиболее просвещённых людей эпохи — Семён Романович Воронцов, в то время посланник в Лондоне. Разговоры о его кандидатуре начались ещё в 1797 году и не стихали достаточно долго. Сам Павел как-то упомянул, что видеть Воронцова в качестве воспитателя его сыновей хотела ещё Екатерина. Удайся этот план — и при великом князе Николае появилась бы фигура как минимум сопоставимая по масштабу с Лагарпом, просвещённым воспитателем Александра Первого. Однако сам Воронцов употребил свои связи при дворе, чтобы перевести внимание на кого-нибудь другого. Его отказ был передан царствующей чете со всей дипломатической аккуратностью: окольным путем (через приближённого ко двору барона Николаи) и при помощи самых вежливых и правдоподобных доводов. В 1798 году в конфиденциальном письме из Лондона было написано: «Говорят, что есть предположение вернуть меня через три или четыре года, чтобы сделать меня воспитателем великого князя Николая. Было бы большим несчастием для меня, если бы меня предназначили для подобного места, так как я был бы поставлен в безусловную необходимость отказаться от него, потому что нисколько не чувствую себя пригодным для столь важных обязанностей…