Майкл Джексон - Moonwalk, или Лунная походка: Майкл Джексон о себе

В ту пору я сменил и своего импресарио. Мой контракт с Уайзнером и Деманном истек в начале 1983 года. Отец больше не представлял моих интересов, и я стал искать подходящего человека. Однажды я был у Фрэнка Дилео в отеле «Беверли-Хиллз» и спросил его, не хотел бы он расстаться с «Эпиком» и стать моим импресарио.

Фрэнк попросил меня подумать и, если я не передумаю, позвонить ему в пятницу.

Само собой, я ему позвонил. Успех «Триллера» пришелся на 1984 год, когда альбом был выдвинут на несколько премий «Американской музыки» и премию «Грэмми». Помню, меня захлестнула волна счастья. Я вопил от радости и кружился в пляске по всему дому. Когда подтвердилось, что такой широкой продажи не знал еще ни один альбом, я просто не мог этому поверить. Куинси Джонс воскликнул: «Откройте шампанское!» Мы все точно рехнулись. Ух ты! До чего же здорово! Хорошенько над чем-то поработать, выложиться и — преуспеть! Все, кто имел хоть какое-то отношение к «Триллеру», буквально ходили по воздуху. Это было чудесно. Я не думал, что так, видимо, чувствует себя марафонец, когда разрывает ленточку финиша. Я представлял себя атлетом, бегущим изо всех сил — так быстро, как только можно. Наконец ты у финишной ленточки, грудь твоя касается этой ленточки, и толпа ревет, приветствуя тебя. А ведь я даже не спортсмен! Но я сравниваю себя с бегуном, потому что знаю, как упорно он тренировался, и знаю, что значит для него это мгновение. Возможно, он всю жизнь принес в жертву этому мигу, этому движению. И выиграл. Это значит — сбылась мечта. Это очень сильное чувство, И я могу разделить его, потому что знаю, что это такое.

Одним из последствий успеха «Триллера» было то, что я устал от постоянного внимания публики. Это привело к тому, что и решил вести более спокойную, уединенную жизнь. Я все еще стеснялся своей внешности. Нельзя забывать, я ведь был «ребенком-звездой», а когда ты растешь на глазах у публики, люди не хотят, чтобы ты менялся, становился старше и выглядел иначе. Когда я только стал известен, я был еще по-детски пухлым, и у меня было очень круглое толстощекое лицо. Я оставался таким, пока несколько лет тому назад не изменил диету и не перестал есть говядину, курятину, свинину и рыбу, а также пищу, способствующую ожирению. Мне просто захотелось лучше выглядеть, лучше жить и чувствовать себя здоровее. Постепенно я начал терять к весе, мое лицо приняло нынешние очертания, и пресса стала нападать на меня за то, что я-де сделал себе косметическую операцию, хотя я изменил только нос, что делают многие актеры и кинозвезды. Журналисты же брали какую-нибудь мою старую фотографию юношеских лет или школьного возраста и сравнивали с сегодняшней. На старой фотографии у меня круглое пухлое лицо, Причесан я в африканском стиле, и снята фотография, как правило, при плохом освещении. А на новой фотографии лицо у меня гораздо старше, более зрелое. Я ношу другую прическу, и у меня другой нос. Да и освещение на последних фотографиях — идеальное. Так что не очень честно делать подобные сравнения. Журналисты утверждают, что я переделал всю костную структуру лица. Странно, как это люди могут прийти к такому заключению, да и потом — очень это несправедливо.

Операцию на носу делали себе и Джуди Гарланд, и Джим Харлоу, и многие другие. Моя беда в том, что люди привыкли видеть меня другим — таким, каким я был «ребенком-звездой». Мне хотелось бы раз и навсегда покончить с этими разговорами, Я никогда ничего не делал ни со своими щеками, ни со своими глазами. Я не утончал губы и не сводил кожу. Утверждения об обратном просто нелепы. Если бы это было правдой, я бы так и сказал, но это неправда. Я дважды менял форму носа и недавно добавил ямочку на подбородке, но это все, точка. И мне наплевать, что говорят, — это мое лицо, и я сам знаю, какое оно.

Я стал вегетарианцем и значительно похудел. Уже многие годы я придерживаюсь строжайшей диеты. И чувствую себя как никогда хорошо, гораздо более здоровым и полным сил. Я просто не понимаю, почему прессе так нравится судачить о моей внешности, Ну какое отношение имеет мое лицо к моей музыке и танцам?

На днях кто-то спросил меня, счастлив ли я. И я ответил: «По-моему, я никогда не бываю вполне счастлив». Я принадлежу к людям, которых трудно удовлетворить, но в то же время я понимаю, за сколь многое я должен быть благодарен судьбе, и я действительно ценю то, что я здоров, что меня любят мои родные и друзья.

Меня легко смутить. В тот вечер, когда я получал восемь премий «Американской музыки», я принимал их в темных очках, и церемония передавалась по телевидению. Кэтрин Хепберн позвонила мне и поздравила, но отругала за очки. «Ваши поклонники хотят видеть ваши глаза, — выговаривала она мне. — Вы обманываете их ожидания». В следующем месяце — феврале 1984 года — «Триллер» получил семь премий «Грэмми», и похоже, что должен был получить и восьмую. Весь вечер я выходил на сцену за премиями в темных очках, А под конец, когда «Триллер» получил премию «За лучший альбом», я поднялся на сцену, снял очки и посмотрел прямо к камеру.

— Катрин Хепберн, — сказал я, — это — для вас.

Я знал, что она смотрит меня по телевизору, и она действительно смотрела. Надо же иногда и развлечься.

Я предполагал провести большую часть 1984 года, работая для кино, но от этих планов пришлось отказаться. Для начала в январе, снимаясь с братьями в рекламе пепси-колы, я чуть не сгорел. Пожар начался по чистой глупости. Мы снимались ночью, и я должен был спускаться по лестнице, держа в руках магниевые вспышки, которые должны были вспыхнуть по обе стороны от меня, чуть за спиной. Все казалось очень просто. Я иду вниз по лестнице, а огонь вспыхивает позади меня. Мы сделали несколько проб, на редкость удачных. Световой эффект от вспышек был отличный. Только позже я обнаружил, что магний — вопреки правилам безопасности — вспыхивал всего в двух футах от моей головы. И я должен был стоять между этих огней.

Тут Боб Джиральди, режиссер, подходит ко мне и говорит: — Майкл, ты слишком рано начинаешь спускаться. Мы хотим видеть тебя там, наверху лестницы. И запечатлеть тебя там, когда вспыхивают огни, так что задержись немножко.

Я и задержался, огни вспыхнули с обеих сторон, и от искр загорелись волосы. Я же, пританцовывая, спускался по лестнице, кружился и крутился, понятия не имея, что горю. Потом я, видно, что-то почувствовал, потому что руки сами поднялись к голове. Я понял, что горю, и упал, пытаясь сбить пламя. Тут Джермейн обернулся и увидел, что я лежу на земле. А так как перед этим раздался треск вспышек, он решил, что в меня кто-то выстрелил из толпы, потому что мы снимались перед большим скоплением публики. Во всяком случае, так ему показалось.