Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

30_____

Вышли с Сережей прогуляться, занесли письмо Иванову; зашел к Рузанову; обедал у Чичериных. Софья Васильевна еще не уехала; было мило, но я торопился домой, чтобы не опоздать к Павлику. У нас была Лидия Андревна, Сережа 10 раз решал, идти или не идти к Ивановым, был грустен, жалел, что не вел дневника это время. Павлик пришел во время чая, стеснялся проходить и т. п., был ласков и нежен, хотя очень торопился на вокзал кого-то провожать, что мне было на руку, ввиду предстоящего посещения Ивановых. Сомнения Renouveau относительно склонности Павлика прямо нелепы. У Ивановых был Сомов и Шестов, потом Бакст и Нувель; Городецкий спал с мигренью. Нашли, что у меня необыкновенно сияющий вид, будто в глаза впущен мышьяк, что я сам заметил, еще поднимаясь в лифте. Но —

Когда я входил в комнату, где сидели Бакст и Сомов, они говорили: «…потом все улеглось». Бакст что-то спросил. «У нас не было разговора», — ответил Сомов, и стали говорить о платье Боткиной и о цветах. Неужели я дошел до того, что решено держаться тактики просто незамечания, даже не отказа. Нувель уезжает в Париж — какая досада. Приехал Кузнецов и, чтобы познакомиться, придет ко мне в пятницу днем, как Renouveau и Сомов. Только бы последний не уехал еще в Париж. Бакст и Шестов ушли раньше, мы же занялись музыкой и болтали весело, хотя мне несколько хотелось спать. Ушли в третьем часу, причем мои спутники ухватились за ближайшего извозчика и спешно уехали. Renouveau долго говорил с Диотимой, интересно, о чем? Очень жаль, что Нувель уезжает, хотя бы только и на месяц, т. к. неизвестно, что еще будет в этот месяц. Чувствовал себя чужим и счастливее всего от существования «пошлого и глупого» Павлика.

31_____

Встал поздно; послал Юше письмо и «Весы», ходили для этого в Гл<���авный> поч<���тамт> по Невскому и Морской с Сережей. Очень теплый, солнечный день. Оттуда проехал к Казакову поговорить о продаже икон, но не застал ни его, ни Футина; у них взят новый мальчик. После обеда ходили к Екатерине Ап<���оллоновне>, но она еще не приехала; заходил к Ветчинкину {334} за вареньем, там есть прелестный приказчик с грамотными глазами, я его показывал Сереже, но тот не поспел обратить внимания. Дома играл «Д<���он> Жуана». У Каратыгина были уже Нурок и Нувель, потом пришел Медем; разбирали новые русские романсы; куча новых имен, все удивительно слабо; интересна «Осень» Оленина: мило, смесь Делиба с Мусоргским, просто и ново. Уехал рано, т. к. хотел узнать результат разговора Renouveau с Диотимой, а он ехал к Дягилеву. М<���ожет> б<���ыть>, он не отправится в Париж из-за болезни. Разговор не очень существенен, Диотима трепещет, как бы не остаться ни при чем. Говорили о Сомове, об его devirgination [148], идеализме, разочарованности, о Павлике, обо мне, о ширине и талантливости неверности. В<���альтер> Ф<���едорович> был мил, будто прежде, и я почти позабыл его grief [149]против Павлика, его хлопоты о моей высылке в Василь, его громы против моих последних вещей, как все мельчающих от верности Павлику, и т. д. Чтобы быть неверным, надо полюбить другого или вдруг, помимо себя, увидеть этого чужим себе.

1_____

Утром писал; ходил к Казакову и к Черепенникову. Оказывается, Броскин не хотел верить, что я приехал и он меня не видел, Футин сказал: «Мы много смеялись такой его уверенности в Вашей преданности». Обедали рано. Кузнецов обманул или опоздал, но во всяком случае его не было; был один Renouveau, кислый, не знающий, ехать ему или нет; посидел не очень долго, пил чай. Я играл романсы Debussy и наигрывал «Узнаём коней ретивых». Сережа пошел узнать репертуар. Пришел Глеб Верховский узнавать от меня об своих родных: вот чудак. И сидел долго уже при Павлике, насилу мы дождались его ухода. Кроме того, что он долго сидел и не пьет, — он ничего, передавал мне сплетни обо мне, о моей дружбе с Сомовым и Нувель, о намерении выкрасить волосы в рыжую краску и каких-то эскападах и т. п. Павлик не стеснялся; м<���ожет> б<���ыть>, он немного подпил, но торопился опять на дежурство; я, наконец, перестану верить в эти дежурства. Звал меня завтра к себе в 3 ч.: вот и увижу его «порог». Мне было очень грустно, что не пришел Кузнецов и Сомов, но вечер несколько меня развеселил. Павлик говорил, что Шурочка вернулся из-за границы; в театре вчера он не был, я почти уверен, что у него есть другие приключения, только почему он их не рассказывает?

2_____

Чудный день. Ходил на почту. Там заказные письма принимает прелестный чиновник, нужно чаще посылать заказную корреспонденцию. Заходил к Казакову и к Макарову говорить об иконах; проехал к Павлику; он дома, только что встал с головной болью, в туфлях и рубашке. Маленькая комната; на окне, выходящем в сад, цветы: чайная роза, бегония, герань; над комодом карточки: он в детстве, товарищи, Давид М<���икел>анжело и открытка с Dominiqu’ом. Везде платья, галстухи, рубашки. Он сходил за вином и сыром, держался хозяином, оставлял обедать; при мне пришли от прачки со счетом, и Павлик держался как большой мол<���о-дой> человек. Его брат, 29 л<���ет>, живет в Москве с мальчиком, другой, 19 л<���ет>, тоже грамотный, только младший, — нет. Несмотря на мое абсолютное безденежье, на свою головную боль, он был очень нежен. Я перечитывал свои летние письма, трогательные литании. Получил телеграмму от Юши: «Quelle adresse?» {335} . Слава Создателю! После обеда пошел к Чичерину, вышли с Варей и Сережей и дружественно беседовали. Чичерин играл «Май<���скую> ночь» {336} своей жене, которая вязала шерстяное одеяло. При мне обедали. Заехал к Ивановым; Диотима была одна, Городецкий уезжает, Эль-Руми завтракает у Аничкова. Потом пришел и он; у Аничкова, где были Щеголев, Анд<���рей> Белый, Куприн, все дебатировали вопрос о пэдерастии. «Это в воздухе», — заметила Диотима, которая была сегодня у Сомова. Играл «Richard Coeur de Lion» {337} . Павлик, хотевший, м<���ожет> б<���ыть>, прийти часов в 10, не пришел; завтра обещал непременно в 8 ч. Завтра поеду к Сологубу. Вечером прочитал Варе «Вступление к дневнику», не очень ее удивившее. Дождался Сережи, бывшего у Лазаревского.

3_____

Утром был рано разбужен вознею детей, ходил на телеграф, послал Юше телеграмму, м<���ожет> б<���ыть>, в четверг можно рассчитывать. Поехали в Удельную; чудный осенний день; были Кудрявцевы, Лена и Тоня; об деле тетя не очень-то хлопочет и отвечает обиженно-жалобно. Бродили по лесу на Поклонную гору, мне пришла мысль комедии, вроде «Предосторожности», кажется, может выйти. Варя почувствовала себя нездоровой и дома легла, в театр не пошла и отдала билет Сереже. Павлик не идет, не знаю, не опоздаю ли к [Ивано] Сологубу. Павлик так и не пришел, у Ивановых был скучнейший Туган-Барановский; выехали около 11-ти; у Сологуба читал стихи Белый, Пяст и сам Сологуб. Белый сам по себе мне очень не понравился, на редкость; были Ремизов, Чулков, Волынский, Пяст и др. Сологуб все ежился и хотел говорить неприятные вещи, внизу сыграли мое «Пришел, пришел издалека». Наверху я читал новые стихи {338} . Не знаю, понравилось ли. Вяч<���еслав> Ив<���анович> уверяет, что Сологубу понравилось. Павлика не было, а он обещал наверное ; меня не измена его огорчила бы, а небрежность и просто-напросто то, что он не пришел ко мне. Вечером читал Пушкина. Как macabre [150]стихи Белого; эти последние лучши <���так!>, чем я встречал его до сих пор.