Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

22_____

Первое представление «Беатрисы» {463} . Шумный большой успех. Все оживились и приободрились. Сомов ругается. Был антракты за кулисами, поздравлял Веру Фед<���оровну> и других; она очень любезна, говорит, что слышала, насколько яро я их защищаю. Видел милого Судейкина. Маленькие актрисы тащили куда-нибудь после спектакля, но мы поехали к Ивановым. Было чудно ехать, обогнали Сомова и Нувель, кузину Лемана. У Иванов<���ых> была уже куча народа. Мы не пошли в зал, где, потом оказалось, говорили о театре Коммиссаржевской. А я с Судейкиным, бывшим все время со мною и Сераф<���имой> Павловной, удалясь в соседнюю комнату, занялись музыкой; приползла кое-какая публика. Вилькина с Нувель и Сомовым так громогласно говорили, хотя рядом были 2 пустые комнаты, что музыку пришлось прекратить. С<���ергей> Ю<���рьевич> сказал, что мог бы заехать ко мне, что меня побудило уйти раньше, инкогнито, хотя я думал, что меня будут искать {464} . Дома я читал дневник и стихи; потом стали нежны, потом потушили свечи, постель была сделана; было опять долгое путешествие с несказанной радостью, горечью, обидами, прелестью. Потом мы ели котлеты и пили воду с вареньем. Слышали, как пришел Сережа. Ушел С<���ергей> Ю<���рьевич> в 5 часов. Я безумно его люблю.

23_____

Денег нет, ходил к Ивановым. Диотима серьезно больна. Заехал в театр, ожидал Судейкина в уборной у Бецкого, угнетенного критикой, смотрел, как он гримирует, Сапунов давал советы, приходил Феона, парикмахер, разные люди. Судейкин вел деловые переговоры где-то; Мейерхольд был очень любезен, звал заходить чаще в театр. Было очень приятно, атмосфера кулис меня опьяняет. Поехали мы с С<���ергеем> Юрьев<���ичем>. Сапунов отдельно. Нежно говорили, были очень в духе. В университете было мило, отлично; от. Петров, говорящий с Бравичем, Волошин с арх<���иманд-ритом> Михаилом, было занятно. Т. к. мы ужасно хотели есть, то послали сторожа за ветчиной и ели на окне во время перер<���ыва>; было школьнически весело. Студенты имели бестактность предложить баллотировать составленный заранее список (Чириков, Волынский, Зилоти — Бог знает что!), мы, ужасно возмущенные, стали агитировать, и после голосования (я сунулся подсчитывать) в комитете оказались: Зелинский, Аничков, Чулков, Мейерхольд, Сологуб, Волынский (вместо отказавшегося Иванова). Было не плохо, даже за меня подали 3 голоса, кроме Сапунова, Судейкина и меня (всего 6). Оттуда пошли в «Белый медведь» {465} ; в низкой небольшой зальце на эстраде играли 6 немчиков на мандолинах и пьянино. Было страшно приятно сидеть с милым Судейкиным и Сапуновым. Поехали домой вместе, он говорил, что в случае постановки «Пеллеаса» {466} он уедет недели на 2 в Москву, потом, приехавши на время для постановки, опять уедет и зовет меня с собою, остановиться у них и т. д. Меня бы это ужасно привлекало. Мы так нежно, дружески, так влюбленно говорили, что извозчик, который потом тот же повез меня домой, сказал: «Какой Ваш товарищ, д<���олжно> б<���ыть>, добрый и милый барин». Я так счастлив.

24_____

Днем никуда не выходил. Из «Скорпиона» прислали аванс. У Кати были гости. Я играл им танцы, был весел, сестра была довольна. К Сереже пришел Гидони, возмущенный, что Кузмин с Судейкиным агитировали и т. д. Я горд, что нас и тут соединяют. Пришли Мясковский, Гофман, Потемкин, Пяст и Кричевский, читали стихи, играли. Тамамшев, приехавши поздно, возбудил мои надежды, не С<���ергей> Юрьев<���ич> ли это, но я был так счастлив, вообще любя и зная его, что маленькое разочарование растаяло в этой радости. Сидели довольно долго. Как я люблю Сергея Юрьевича, его лицо, его глаза, его голос.

25_____

Ходил к тете, она больна, дело 2-го; зашел к Ивановым, там были Званцева и Волошина, старуха. Вяч<���еслав> Ив<���анович> был какой-то пришибленный, еле-еле минутами опять виделся прежний блестящий maître. Переписывал «Любовь этого лета» для Судейкина. У Нувель был Бакст, только что из-за границы, и Сомов, потом, совсем потом явился милый Судейкин. Нувель приятно изводил, рассказывая, как мы являемся и удаляемся вместе, что я имею успех у женщин, и т. д. Мы сидели рядом и редко, чинно говорили. Потом Бакст ушел, говорили о театре будущего. Мы долго ходили, я проводил его до дому, говорили, как говорят ночью, ходя по улицам, что ни на есть самое дорогое и тайное. Опять звал в Москву, c’est presque convenu [215]; какое блаженство быть так долго вместе! Жить вместе. Он любит мои губы, мои глаза, понимает, отчего я люблю его, отчего мне приятно ходить с ним, отчего я горжусь им, что я сделал самое ценное для человека, пожелав его физически независимо от художественных или моральных качеств. Было необыкновенно мило, влюбленно, желанно. И он так раскланялся, когда я уезжал с какой-то легкой танцующей душой. Как я счастлив! в понедельник увидимся. Завтра репетиция у Вилькиной.

26_____

Ходил в парикмахерскую. У нас была Варвара Павловна с Олей. Я занимал ее, т. к. сестры и детей не было дома; если бы не гости, нам пришлось <���бы> обедать втроем с сестрой и Бобкой. После все пошли к Ек<���атерине> Аполлоновне; было достаточно скучно. Я заехал за Нувель, который спал; у Вилькиной, кроме квинтета, был Сомов, Рафалович, Поляков и «современники»; играли квинтет Юон<���а>, очень банальный, и прелестную сонату Castillon. Людм<���ила> Ник<���олаевна> дала свою книгу {467} , звала с Судейкиным после театра пить чай. Говорила при Рафаловиче так о С<���ергее> Ю<���рьевиче>, будто он, Рафалович au courant [216], и потом оправдывалась, что он и все еще раньше спрашивали у нее, что Судейкин — мой друг. У нее с Аладином и Renouveau было какое-то trio platonique в темной комнате {468} , между тем как я вел эстетический и компрометантный разговор с Венгеровой, которая уверяла, что ждет от меня очень смелых современных вещей. Сомов зачем-то пускал слух, что я пишу большую пьесу для театра Коммиссаржевской. Без меня кто-то вызывал по телефону, неужели Сергей Юрьевич? Рано ли он завтра придет? Друзья находят, что я стал менее весел, moins charmant [217], не принадлежу им, но это вина не целиком Судейкина. Сомов находит, что этого типа влюбленность мне менее идет.

27_____

Сидел дома, переписывая и пиша музыку. Ждал Сергея Юрьевича, который по телефону мне объявил, что в прегадком настроении, ко мне вряд ли приедет, и просил заехать в театр, где он сидит один. Я встретил Глебову в коридоре, которая сообщила, что С<���ергей> Ю<���рьевич> меня ждет и волнуется; сейчас же вышел и он, не целуясь. В театре все полно интриг и конфликтов, я сидел и у Мейерхольда, и у Бецкого, и в фойе, и в мастерской, и в буфете. В светлой и теплой мастерской Сапунов без пиджака писал большую декорацию, разостланную по полу, Судейкин, без пиджака же, продолжал портрет сестры Беатрисы, я же сидел в катающемся кресле, смотря на возлюбленную фигуру С<���ергея> Ю<���рьевича>. Маленькие актрисы знают наизусть: «умывались, одевались» {469} . Вчера у него были Глебова и [Шиловская] Вилькина, слишком расстроенная отнятой у нее ролью. Скучно, что у них нет суббот. В конце концов Судейкин согласился ко мне ехать; сестра еще не спала; снова стали пить чай и ужинать, я много играл. Судейкин рассказывал об их розовом доме с голубыми воротами, о своих комнатах, семье, знакомых, собаках; потом мучил меня, потом перестал, поставив условием, что мы будем против окна и что он не будет делать ни малейшего движения; конечно, последнее он не исполнил. Мои большие надежды отсылает на Москву.