Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

26_____

Ездили на vernissage; выставка скучновата и бедна, но было много знакомых. Получил письмо от С<���ергея> Ю<���рьевича>: «Мое долгое молчание считаю извинительным; теперь я спокойнее. Я женюсь на О. А. Глебовой. Шлю Вам привет, мой дорогой друг. Если бы Вы приехали, мы были бы очень рады» {517} . Я почему-то вдруг пошел к Баксту, его, к счастью, не было дома, я, побродив по улицам, зашел на Таврическую — никого нет, опять к Баксту — нет; заехал в театр отвезти ноты — никого еще нет, Сапунова нет; было тепло, снежно, мысли тупели и успокаивались от хождения или быстрой езды. Явилась определенность, пустота, легкость, будто без головы, без сердца; м<���ожет> б<���ыть>, это только первое время, только обманно. Напишу очень дружески, сдержанно, доброжелательно, не диотимно. Я имею счастливую способность не желать невозможного. Дружески болтали с Сережей, он писал письмо, будто бы от моего имени, Вилькиной, что я близок к смерти; я смеялся у печки {518} . Опять свободен? пуст? легок? Написал эпилог к циклу {519} . Ждем наших из театра. Сегодня большой день для меня, несмотря на видимую легкость. Это потяжеле смерти князя Жоржа. Быть так надутым! Но отчего такая легкость? разве я совсем бессердечный? Вчера еще я мог броситься из окна из-за него, сегодня — ни за что. Но впереди — ничего.

27_____

Я сгоряча не заметил приписок в письме от Глебовой и от сестры Судейкина с зятем, где они меня приветствуют и зовут к себе. Вот странно, будто роман Fogazzaro или Серао. По телефону говорил с Вилькиной; она упрекает меня в бессердечности, что я — мумия, пустой, легкомысленный etc. {520} Пошли с Сережей к Ек<���атерине> Ап<���оллоновне>; она спала. Тепло, тает, будто какая-то пустота. Елка, гости, я весел, играл, тетя добродушна, любезна. У Сомова были Бакст, Аргутинский, Серов, Нувель. Сомов слышал от Боткиной, что Судейкин женится, причем ее муж сейчас же стал говорить о «Крыльях». Я оставался после других, читал дневник Сомову, его жесткие, разочарованные и злые слова звучали мне как утешение, хотя он освещал Судейкина как ведущего двойную игру, тщеславца, бездушного, желающего только победы надо мною и больше ничего. Советовал мне написать повесть об этом, вроде «Il fuoco» {521} . Ехал домой один, вспоминалось лето, Павлик, Таврич<���еский> сад, «Славянка». Потом промежуток осени, потом субботы у Коммиссаржевской, Судейкин, Феофилактов, моя начинающаяся известность, ревность, мука, «Куранты любви». Разве не интереснее какого угодно романа — жизнь. Без меня был Вадим Верховский, звал меня завтра к себе.

28_____

Поехал на репетицию {522} . Там были Сологуб, Блок, Иванов, Леман, Волошин, Семенов, с которым я познакомился. Сообщил новость о Судейкине, была принята с дружным негодованием всеми, кроме Коленды и m-me Мейерхольд. Всего лучше сказал Вяч<���еслав> Ив<���анович> в уборной Веры Федоровны при ней: «Судейкин женится? Tiens, а как же Вы?» — и поправил pince-nez. Сапунов пошел со мной и говорил, как это неприятно, глупо, ужасно, что С<���ергей> Ю<���рьевич> женится, что если он сюда приедет, можно будет очень скоро его уговорить, что теперь Глебова и все домашние над ним сидят и его опекают, что перед отъездом он объяснял свои ухаживанья за 0<���льгой> А<���фанасьевной> приятностью обмануть женщину и т. д. Простились дружественно. Без меня заходил Лебедев, пригласивший меня на завтра. Пришел Мосолов, позванный Сережей, который сам ушел. Сидел долго и скучновато. Пошел к Верховским, вспоминая не то лето с Павликом, не то Сергея Юрьевича, что-то влюбленное. Там были Каратыгины и тетушка, было не очень весело, они какие-то обиженные, надутые, неприятные. Дома письмо от Вилькиной: «Милый, но ветреный друг и т. д. Людмила В.». Зовет завтра с Сережей. Не знаю, куда выгодней идти — к ней или Остроумовой, еще ведь Леман придет завтра. Ах, милый друг, что Вы со мной сделали?

29_____

Морозно; заходил к Чичериным, которых не застал дома. Медем прислал билет на свой концерт. Не знаю, куда идти; ходили с Сережей к Иванову, предложили по телефону билет Гофману, т. к. я ждал Лемана. Гофман сам предложил место в ложу на «Черевички» {523} . Вилькина телефонирует, что она посылает мне билет Сомова, который болен и упрашивает идти на Вяльцеву с нею, а потом пить чай на Екате<���ри>нгоф<���ский> {524} . Я согласился. Приехал Павлик, совсем неожиданно, прежний, немного увядший, но милый, была fatalité. В концерте были разряженные представители веселящегося Петербурга и скука непроходимая. Вяльцева своим интересным, могущим волновать голосом пела невообразимые пошлости, вроде романсов Иванова, Блейхмана etc. Лабинский без грима очень красивый и выигрывает. Мы думали, что Сомов уже спит, т. к. окна его мастерской были темны и двери заперты. Нам страшно хотелось есть. Людмила Ник<���олаевна> показывала свои ноги, пока я играл кантаты Рамо, как какая-нибудь родственная дама. Потом Сомов лежал на диване и мы все говорили невероятный вздор; в сущности, было довольно скучно. Вчера Вера Федоровна зачем-то вызывала Сомова, на что он как больной пригласил ее к себе. Не знаю зачем, Вилькина говорила про Глебову, что она отдается всякому, что она жила с Глаголиным и еще с кем-то, etc.

30_____

Холод; был у Чичериных, они подписались на «Руно» для «Елевсиппа». Был у них Смоленский и Тернау. Звали обедать 2-го, читал «Прерванную повесть» {525} . Леман у меня вчера был в 12-м часу. Гофман не зашел за нами; в театре были все, больше знакомых, чем незнакомых. После «Балаганчика» свистели и хлопали, шикали и вызывали Блока, ему подали несколько скромных цветов {526} . Иванова все агитировала за маскарад, и я решил, в конце концов, пожертвовать Венгеровыми. Бердяев меня позвал в четверг. Добужинский так вообще после 10-го. Мне понравилась и занавесь, и декорации, и особенно Амур Ник<���олая> Никол<���аевича> {527} . У Ивановых был я, Сережа, Сапунов, Нувель, Блоки, Мейерхольды, Сюннерберг, Городецкий, Пронин, Веригина, Мунт. Все в костюмах, в масках, мне Сапунов устроил из клетч<���атого> кашне египетскую повязку, серьги, декольте и галстух, завяз<���анный> бантиком, и красн<���ый> японский халат Веры Викторов<���ны>. Через ногу лиловая перевязь, изобр<���ажающая> нечто вроде фаллоса с красненькой ленточкой на конце {528} . Читал свои стихи. Иванова читала мое: «Сегодня праздник», рассказывала о Судейкине, что он в конце истории сказал: «Я бы вам дал пощечину» {529} . Сапунов говорил, что хочет писать 3 моих портрета и придет завтра, что мне не только пришлют на vernissage их выставки, но нужно бы выбрать в жюри. Последнее вздор, конечно.

31_____

Встали поздно; был Мосолов; Сапунов по телефону сказал, что придет вечером, что вчера Веригина уехала с Мунт, Блок с Волоховой, Пронин с Ивановой, а он с Городецким пошли к Исакию, где последний, заснув, и был оставлен Сапуновым. От Судейкина наглое письмо; очевидно, моя официальность его задела. Пришел Павлик, Сапунов приехал еще при нем, Сережа ушел к Тамамшевым. Я был откровенен с Ник<���олаем> Ник<���олаевичем>, чувствовал очень дружест<���венность>, хотя был, м<���ожет> б<���ыть>, несколько absorbé [226]<���посещением?> Павлика. Сапунов встречал у нас Новый год с ребятами и пр.; гадали, смеялись, было уютно. Эбштейн телефонировали, чтобы мы к ним приезжали; я, как был, в рубашке, красных сапогах и бурке Прокопия Степановича. У Эбштейна было несносно, и я с Сапуновым, выдумав какой-то предлог, уехали. Сначала искали, где разменять деньги; у Палкина уже не пустили, только «Квисисана» {530} еще блистала невинной красотою. Поехали к Феона, разбудили его, поздравили, заехали к Ивановой, оставив карточки; к Суреньянцу, ни № дома, ни верного адреса которого мы не знали. Было бесподобно, что-то московское; потом пошли в ночной трактир на Сенной пить чай, где какие-то купцы заказывали чай «на 2 рыла». Вернулся в 6½ час.