Белфорт Джордан - Волк с Уолл-стрит

Я кивнул, оценивая положение дел. Если система так по-идиотски организована, если персонал обладает неограниченной властью, то злоупотреблений не избежать. Слава богу, меня все это не касается.

– А с девчонками тут как? Симпатичные есть?

– Только одна, – ответил Энтони. – Полный улет. Двенадцать по десятибалльной шкале.

Я даже оживился!

– И какая же она из себя?

– Такая блондиночка, примерно пять футов пять дюймов, тело – отпад, идеальное личико, кудрявая. Просто красавица. Высший сорт.

Я кивнул и про себя решил держаться от нее подальше. Судя по описанию, от девчонки можно было ждать неприятностей.

– А этот, как его, – Даг Тэлбот, главный врач? Сотрудники говорят о нем так, будто он какое-то гребаное божество. Что он за человек?

– Что он за человек? – пробормотал параноик Энтони. – Долбаный Адольф Гитлер. Хотя нет, скорее доктор Йозеф Менгеле. Большой любитель повыделываться и всех нас до одного держит за яйца… кроме, наверное, тебя и еще пары пациентов. Но ты все равно будь начеку, потому что они и твою семью попытаются настроить против тебя. Залезут в голову твоей жене и убедят, что если ты не проторчишь тут минимум полгода, то неизбежно сорвешься и подожжешь собственных детей.

Вечером того же дня, часов примерно в семь, я позвонил в Олд-Бруквилл, но о Герцогине по-прежнему не было ни слуху ни духу. Зато мне хотя бы удалось поговорить с Гвинн; я объяснил ей, что сегодня впервые был у своего лечащего врача и что у меня предварительно диагностировали (что бы это ни означало) навязчивое стремление сорить деньгами и серьезную зависимость от секса. И то и другое в целом было верно, но ни то ни другое, по моему мнению, врачей совершенно не касалось. Короче, мне сообщили, что придется ограничить траты и мастурбацию – денег разрешается иметь ровно столько, чтобы хватало на торговые автоматы, а мастурбировать можно только раз в несколько дней. Видимо, последнее ограничение наложено по «системе доверия».

Я попросил Гвинн запрятать пару тысяч долларов в свернутые носки и отправить их мне срочной почтой. Оставалось надеяться, что бабки минуют зоркое око гестапо, сказал я ей, но, так или иначе, это было самое меньшее, что она могла сделать, особенно после того, как девять лет была одним из главных моих поставщиков наркоты. Я решил не делиться с Гвинн новостями об ограничении мастурбации, хотя у меня было некоторое подозрение, что это окажется куда большей проблемой, чем ограничение по деньгам. В конце концов, я был «чист» всего четыре дня, но у меня уже спонтанно стояло, стоило лишь ветерку подуть.

Гораздо более печальным было следующее: когда я уже собирался повесить трубку, к телефону вдруг подошла Чэндлер и спросила:

– Ты в Атлан… Атлантиде, потому что столкнул маму с лестницы?

Я ответил:

– И поэтому тоже, солнышко. Папа был очень болен и не понимал, что делает.

– Если у тебя болит, я могу опять поцеловать тебя, чтобы бо-бо прошло!

– Надеюсь, – с грустью сказал я. – Может быть, ты поцелуешь так и папу, и маму?

У меня слезы навернулись на глаза.

– Я постараюсь, – сказала Чэндлер со всей серьезностью.

Я закусил губу, сдерживаясь, чтобы не расплакаться по-настоящему.

– Знаю, доченька. Знаю. – Потом я сказал, что люблю ее, и повесил трубку. А прежде чем лечь спать той ночью, опустился на колени и попросил Всевышнего, чтобы Чэнни и вправду смогла прогнать все наши бо-бо. И все снова будет хорошо.

На следующее утро я проснулся в полной готовности встретиться с реинкарнацией Адольфа Гитлера – или все-таки доктора Йозефа Менгеле? Так или иначе, весь реабилитационный центр – и пациенты, и персонал – этим утром собрался в зале на очередную групповую встречу. Зал представлял собой огромное помещение, совершенно ничем не разделенное. Сто двадцать стульев были расставлены в круг, а в передней части комнаты имелось небольшое возвышение с кафедрой, откуда выбранный на сегодня пациент делился с остальными своими наркоманскими бедами.

Я сидел вместе с остальными в большом кругу, затерявшись среди подсевших на наркоту врачей и медсестер (или марсиан с планеты Тэлбот-Марс, как я стал их про себя называть). Все глаза были устремлены на оратора – сегодня это была печального вида женщина лет сорока с филейной частью размером с Аляску и сильнейшей угревой сыпью, какая обычно бывает у хронических пациентов дурдома, которые большую часть своей жизни глотают психотропные препараты.

– Привет, – сказала она робко. – Меня зовут Сьюзен, и я… э-э-э… алкоголичка и наркоманка.

Все марсиане в зале, включая меня, прилежно отозвались: «Привет, Сьюзен!», отчего она покраснела, а потом опустила голову с видом побежденного… или победителя? Так или иначе, у меня не было никаких сомнений, что она окажется первоклассной занудой.

Наступила тишина. Видимо, у Сьюзен не было особого опыта публичных речей, или, возможно, у нее от наркотиков мозг закоротило. Пока она собиралась с мыслями, я воспользовался моментом, чтобы бросить взгляд на Дага Тэлбота. Он сидел в передней части зала, а по обе стороны от него – по пять сотрудников центра. У него были короткие белоснежные волосы, и выглядел он лет на шестьдесят. Лицо его показалось мне бледным и одутловатым, а квадратная челюсть и мрачный вид навевали мысли о суровом начальнике тюрьмы – из тех, кто, прежде чем нажать рубильник электрического стула, смотрит смертнику в глаза и говорит: «Я делаю это для твоего же блага!»

Наконец Сьюзен созрела.

– Я… завязала уже… э-э-э… почти полтора года назад и ни за что не смогла бы сделать этого без помощи и поддержки… э-э-э… Дага Тэлбота. – Тут она повернулась к главврачу и склонила голову, а все в зале вскочили на ноги и начали аплодировать – все, кроме меня. Я был слишком потрясен зрелищем столь масштабного целования задницы ради возможности вернуть себе лицензию.

Даг Тэлбот отмахнулся от восторгов марсиан, а потом покачал головой, как бы говоря: «Ну что вы, не надо меня смущать! Я все это делаю только из любви к человечеству!» Но у меня не было никаких сомнений, что его веселый отряд помощников скрупулезно засекает каждого, кто хлопает недостаточно громко.

Сьюзен продолжала бубнить, а я начал озираться в поисках кудрявой блондинки с прелестным лицом и телом – отпад и обнаружил, что она сидит прямо передо мной, на противоположной стороне круга. Она и вправду оказалась прелестна. Черты у нее были мягкие, ангелоподобные – не точеные черты модели, как у Герцогини, но все же очень красивые.

Вдруг марсиане снова вскочили на ноги, и Сьюзен смущенно поклонилась. Потом протопала к Дагу Тэлботу, наклонилась и обняла его. Но это было не настоящее объятие; она постаралась не прикоснуться к нему телом, только руками. Наверное, именно так немногие выжившие пациенты обнимали бы доктора Менгеле, если бы встретились с ним снова, именно так выглядит крайняя степень стокгольмского синдрома, когда заложники приходят благодарить своих похитителей.