Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

— Она молодец, — сказал по-датски король.

В течение 1947 года писательница стала чаще выбираться в столицу, не от большого желания, а по настоянию врача. Ее странные недомогания по-прежнему не отпускали ее, и она проходила обследование в клинике Красного Креста. В конце июля, на время ремонта Бьеркебека, Сигрид Унсет переезжает в «Дом Святой Катарины» и остается там до середины осени. Крыша ее дома нуждалась в починке, а она сама — в покое для работы. История Святой Екатерины буксовала, и Унсет уже почти жалела об обещании, которое дала американскому издательству «Даблдэй». Но жизнь в оазисе тишины и покоя на Майорстюен и строгий распорядок дня оказались как раз тем, что ей было необходимо для работы. Она выходила из комнаты только на обед в полтретьего, завтрак и ужин ей приносили. Так с июля по октябрь Унсет проводила все свои дни наедине с Екатериной Сиенской.

Но время от времени ее покой все-таки нарушали. Например, вечером могла прийти сорокачетырехлетняя Эбба и начать жаловаться на всех подряд — в том числе на своих новых друзей, тех, кого Ханс водил в отцовский дом на улице Габельс-гате. Среди них были некий Туре Гамсун и некая Кристиана До-Нерос. Оба в глазах Сигрид Унсет — нацисты. Вряд ли ей так уж хотелось слушать об этих неприглядных знакомствах — не больше, чем о ссорах между приемными дочерьми и Хансом относительно права собственности на отцовские картины и раздела затрат на передвижную выставку. Вообще-то у Эббы были и хорошие новости — она собиралась пойти учиться на педагога. Что мачеха думает об этой идее? Та могла только одобрительно кивнуть и согласиться, как и раньше, перечислять на ее счет ежемесячную сумму. Каждый раз, когда семейные «неурядицы» таким образом давали о себе знать, она вздыхала в письмах своим американским подругам, что покоя ей, видимо, не дождаться. А что получится из Ханса, если вообще что-то получится? Ему вот-вот исполнится двадцать восемь лет, а за плечами по-прежнему всего несколько подготовительных экзаменов начатого курса юриспруденции.

Ханс написал для «Самтиден» статью о судах над военными преступниками. В ней он поставил под сомнение практику вынесения приговора по сокращенной судебной процедуре. Матери оставалось только похвалить его за умение аргументировать свою позицию, но сама она оставалась по-прежнему непримиримой: она поддерживала смертную казнь, и суд должен был быть суровым. Она отказалась участвовать в немецкой акции «Mütter sprechen zur Welt» {123} 123 «Матери говорят с миром» (нем.). . Предполагалось, что это будет книга, написанная от имени разных матерей. В своем коротком и решительном письме Унсет сообщала, что, хотя она действительно потеряла сына и, следовательно, никогда не сможет быть счастливой, все же в жизни бывают вещи и похуже. Например, увидеть своего сына в рядах гитлерюгенда или комсомола [867] Brev til Barbara Nordhaus-Lüdecke, 4.2.1948, NBO, MS. fol. 4235. .

Если ее сын Ханс призывал протянуть руку оступившимся, то Сигрид Унсет делала прямо противоположное. Когда духовник в качестве епитимьи за непримиримость велел ей отправить в Германию посылки с помощью, она отделалась мелочами и подписываться не стала. Еще не хватало получать письма благодарности от немцев!

Когда за ней приехал Фредрик Бё, осенний воздух уже стал совсем прозрачным, холмы окрасились в яркие цвета, а ей не терпелось вернуться домой к своим словарям. Как и всегда, поездка на машине по равнинам Хедмарка доставила ей огромное наслаждение. Впереди была новая зима в Бьеркебеке, переезжать Унсет передумала. Астры радовали глаз буйством красок, а в доме хозяйку ждал письменный стол в рабочем беспорядке: «как я умудряюсь там хоть что-то найти, никто понять не в состоянии» [868] Brev til Hjørdis Schoien, 6.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. . Она внесла в рукопись последние изменения и отослала «Екатерину Сиенскую» в издательство. Окончание работы над книгой Унсет решила отметить тем, что связала сетчатые мешочки для сала и обрезков мяса, чтобы вывешивать их для птиц: «Мы стали пользоваться такими мешочками с тех пор, когда Андерс был совсем маленьким и даже всех букв не выговаривал. Да, еще в Ши» [869] Brev til Hjørdis Schoien, 6.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. .

Она перенесла розы в подвал и подготовила сад к зиме, прежде чем сесть за работу над привычными рождественскими статьями и рассказами для журналов и рождественских приложений. «Сегодня несколько градусов мороза, иногда выглядывает солнце, а под окнами деловито скачут синицы» [870] Brev til Hjørdis Schoien, 27.11.1947, Katarinahjemmets arkiv. . Сигрид развлекала малышей Бё рассказами об аллигаторах, которых видела во время поездки с Марджори Роулингс по Флориде. Казалось, у мальчиков был особый нюх на моменты, когда ее одолевало настроение пообщаться и совсем не тянуло сидеть за письменным столом. Она повествовала с такими животрепещущими подробностями, что в конце концов старший из братьев Бё не выдержал и спросил:

— И тебя не съели аллигаторы? [871] Til Rawlings, 21.1.1947, NBO, 348.

Наступило еще одно скудное Рождество — приходилось всячески исхитряться, чтобы накрыть для родственников приличный стол. Гости щеголяли в новеньких, с иголочки костюмах, сшитых из извлеченной с чердака мебельной ткани или старых портьер. Многое по-прежнему приходилось покупать по талонам, и качество продукции оставляло желать лучшего. Сигрид Унсет была не слишком высокого мнения о правлении Рабочей партии и не делала секрета из того, что голосует за левых. Ханс тоже не скрывал своих симпатий к партии правых, так что за столом все время кипели оживленные споры. На самое Рождество они остались вдвоем и вместе же побывали на всенощной в Хамаре. «В настоящее время мало кто настроен утверждать, что земля прекрасна. Хотя она-то как раз прекрасна, чего не скажешь о нас, людях», — вздыхала Унсет в рождественском письме сестре в Стокгольм. Она вспоминала детство, когда они испытывали такую же нужду, что и сейчас, — в период сразу после смерти отца. Соседи Винтер-Йельмы всегда приглашали их на Рождество в гости, и, «вдосталь набегавшись, напившись пунша, налюбовавшись на елку и наигравшись в „Черного Пера“ и „Голодного лиса“ {124} 124 «Черный Пер», «Голодный Лис» — популярные карточные игры. , мы замечали, что до двенадцати осталось всего несколько минут. И тогда Винтер-Йельм-старший садился за фортепьяно и играл вариации на тему мелодии „Прекрасна земля“» [872] Brev til Ragnhild, nyttårsdag 1948, NBO 742. . Но если тогда Сигрид действительно чувствовала ту красоту, о которой пелось в песне, и в тот момент под елкой жизнь и впрямь была прекрасной — как была она прекрасной и позже, когда при виде елки ликовала Моссе, — сейчас оно куда-то ушло. И все-таки Сигрид продолжала искать в себе это ощущение, ведь где-то оно должно быть, вопреки всем невзгодам.