Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Финансовые проблемы тоже не давали покоя: путешествия и гостиницы изрядно истощили ее кошелек, а она даже еще не начала толком писать новую книгу. Что-то обещали заплатить за статьи, но пока о гонорарах ни слуху ни духу. Унсет подала прошение о новой стипендии, но получила отказ — что ее, впрочем, не очень огорчило. Сестре она писала, что расстраивалась «не дольше часа. Я вполне могу справиться и без посторонней помощи». Она попросила Сигне выслать ей 3000 крон и сообщить, сколько денег осталось на счету. И сколько ей должна «Моргенбладет». Может быть, ее могут взять на работу в эту газету? Или попытать счастья в «Урд»? Она все-таки надеется по возможности побыстрее опубликовать новую книгу; пока же она послала в «Аскехауг» «всего-навсего» свои юношеские стихи. Когда напечатают книгу, Сигрид собиралась отправиться в горы, в Сель: «пожить некоторое время на природе — мне так этого не хватало за границей». Из этого Сигне уже давным-давно должна была понять, что у вечно занятой делом, пишущей в каждый свободный час, трудолюбивейшей старшей сестры на свете нашлись веские причины временно забросить работу над романом.

Заканчивалось письмо поручением позаботиться о вещах, которые Сигрид должна была получить по наследству от недавно скончавшегося датского дедушки. Сигрид очень хотела заполучить дедушкин письменный стол — если бы ей его уступили за десять крон. А еще она положила глаз на зеленые винные бокалы. Неудивительно, что ее интересовали мебель и посуда — если уж она собралась зажить своим домом.

Еще перед возвращением домой Сигрид согласилась временно замещать Сигне в конторе: сестры всегда старались помогать друг другу. Сигрид с нетерпением предвкушала, как они отправятся вдвоем на долгую прогулку по Нурмарке и она подробно расскажет младшей обо всем. «Писать я об этом не могу — но когда приеду, у меня найдется что тебе рассказать» [148] Brev til Signe, 18.6.1910, NBO, 742. . Пока же она возлагала надежды на сестру — что та поможет ей пережить надвигающийся период ожидания. «Думаю, скорее всего, зиму я проведу дома. Способности человека воспринимать новые впечатления ограниченны, и я уже достаточно постранствовала, да и при постоянной смене места жительства трудно сосредоточиться на работе» [149] Brev til Signe, 18.6.1910, NBO, 742. . Со временем она собиралась устроить все так, чтобы они со Сварстадом могли встречаться, пока она будет работать над рукописью, а он — улаживать свои семейные проблемы.

Для Сигрид важнее всего было убедить Сигне, что ее, Сигрид, решение является единственно правильным, что она как никогда полна сил и уверенности в будущем. «Не сомневайся, я приеду домой совсем другим человеком — никогда еще я не чувствовала себя такой здоровой и счастливой». Немногим было известно, в какие глубины депрессии она погружалась, но теперь, как она считала, былое отчаяние навсегда осталось в прошлом: «Я думаю, что навсегда избавилась от пресыщенности жизнью и болезненного увлечения мыслями о самоубийстве. Какие бы испытания ни ожидали меня в будущем, мало что способно лишить меня мужества» [150] Brev til Signe, 18.6.1910, NBO, 742. .

Она изменилась, но в то же время осталась прежней Сигрид. Ее домом по-прежнему была квартира на улице Эйлерта Сундта — во всяком случае на осень. Она опять превратилась в секретаршу — правда, на сей раз замещая сестру. «Когда, черт побери, они собираются начать топить?» [151] Brev til Signe, 20.9.1910, NBO, 742. — писала она Сигне. На дворе стоял сентябрь, и Сигрид сильно мерзла в конторе. Сигне отдыхала в Дании. Шокирующие новости она восприняла с завидным спокойствием возможно, ее воодушевили перемены, произошедшие со старшей сестрой: та так и светилась от счастья. Обе разделяли сомнения относительно реакции, которую столь скандальный союз может вызвать в семье, особенно с датской стороны. Приехала Китти Камструп, рассказывала Сигрид, и благодаря этому долгожданное свидание со Сварстадом стало возможным — «не таясь»: все трое отправились вместе на прогулку.

Впервые она показывала своему избраннику свои любимые места. На дворе стояла золотая осень, и все равно Сигрид мучили опасения, что Сварстаду экскурсия не понравится: «Я боялась, что Сварстаду прогулка по Нурмарке покажется напрасной тратой времени. Ведь один из его любимых постулатов гласит, что за городом все выглядит унылым и неживописным» [152] Brev til Signe, 20.9.1910, NBO, 742. . Для нее же Нурмарка была неотъемлемой частью жизни: здесь она сносила не одну пару походных ботинок, здесь она находила вдохновение для лучших своих литературных пейзажей, по ней с детских лет изучала жестокие законы природы. А что если «мужчина, которого она называет своим господином», не поймет? «Но он был в восторге», — пишет она. Им приходилось скрывать свои чувства от Китти Камструп — как они скрывали их от общественного мнения Кристиании. В какую бы глушь они ни забрели, всегда оставалась опасность наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Неутомимая путешественница Сигрид слишком хорошо была известна в этих краях. Сварстад получил четкие указания: «по моему настоянию он держался как можно более незаметно» [153] Brev til Signe, 20.9.1910, NBO, 742. .

Сигне получает от сестры очередное «деловое поручение»: раз уж она находится в Копенгагене, почему бы ей не поискать следы статьи «Мать или избиратель», которую Сигрид в свое время послала из Флоренции в газету «Копенгаген». Эту статью она написала как ответ на высказывания Харальду Нильсену и тем самым внесла свой вклад в общественные дебаты об избирательном праве для женщин. Сигне, изумленная тем, насколько изменилось поведение старшей сестры, послушно выполняет указания. Желание принять участие в общественных дебатах под своим именем — это что-то новое. Ранее на младшую сестру произвело сильное впечатление мужество Сигрид, вступившей в тайную связь со Сварстадом. Но не меньшего уважения заслуживало ее стремление и готовность открыто защищать свои воззрения. Тихая и замкнутая Унсет превратилась в полемистку, известную своей разящей иронией.

Однако внешне ее жизнь была пугающе похожа на прежнюю. Та же комната, выходящая на задний двор, каждое утро ее опять ждала работа в конторе, потом возвращение домой, подогретый обед в шесть часов и по вечерам — посиделки с матерью за шитьем. Если, конечно, она не находила повод выбраться в город. И это было что-то новенькое. Ей постоянно надо было в город, встречаться с какими-то подругами. А ведь раньше у нее почти не было подруг. Мать наверняка недоумевала, что бы все это значило.

А Сигрид все лгала, и если даже и сомневалась иногда, верит ли ей мать, ни разу не попыталась объясниться. Лгала той, что призывала ее: «Будь <���…> безукоризненно честной, <���…> бесстрашно смотри в глаза жизни и правдиво описывай то, что видишь» [154] winsnes 1949, s. 10. . Но на этот раз речь шла не о творчестве, а о самой жизни.