Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

— Все обнаженное гадость! — сурово сказал маленький мальчик незнакомому мужчине в халате.

Визит был коротким, и, когда они с матерью вышли на лестницу, мальчик спросил, почему они пошли к зубному врачу вместо того, чтобы навестить папу, как собирались.

— Этот идиот в халате и есть твой отец, — ответила Сигрид Унсет.

Об этом эпизоде Ханс позже расскажет своим сводным сестрам [414] Brit Josephson. .

Мать была занята важными вещами, у нее не было времени. С тех пор как она переехала в Лиллехаммер шесть лет назад, она боролась за то, чтобы празднованию Дня Святого Улава вернули его изначальное содержание: жизнеописание святого в разных форматах Сигрид Унсет излагала почти что ежегодно. Но нашлись и другие сторонники празднования этого дня, хотя скорее в качестве нападок на саму Сигрид Унсет. Под заголовком «День Святого Улава — 1925» вышла статья профессора Карла Волла, в которой он осуждает «тенденцию к католицизации» как одну из причин желания возобновить празднование этого дня. Он выступает за евангелистское празднование и утверждает, что норвежское христианство никогда не было римско-католическим или «папским», а всегда испытывало на себе влияние греко-российского православия из-за давних торговых связей с югом и востоком [415] Hamar Stiftstidende, 25.7.1925. . Несколько дней спустя Сигрид Унсет ответила на статью: она извинялась, что не знает греческого и поэтому не смогла обнаружить какого-либо языкового влияния греческого на древненорвежский: «Но многих наверняка интересует сей факт, не могли бы Вы, господин профессор, рассказать немного подробнее об этом». После этой колкости она продолжила: «Должно быть, Харальд Суровый Правитель ориентировался на восток во время своих конфликтов с архиепископом Бременским? Было бы интересно доказать, что норвежские священники в раннем Средневековье были неплохо знакомы с греческим языком. <���…> Утверждение г-на профессора Волла о том, что Норвегия никогда не была папской или римско-католической страной, по моему мнению, тоже удивительно». Она также попросила предоставить источники и заявила, что протестантская версия истории одна из самых пристрастных среди всех существующих. Хотя она не хотела осуждать всех лютеранских священников, она утверждала, что «священники последнего столетия <���…> были корыстолюбивыми, склочными людьми и не имели ни малейшего понятия о жизни простого народа, которому должны были служить» [416] Hamar Stiftstidende, 31.7.1925. .

Профессор так и не ответил прямо, но позже в газете «Кристели Укеблад» {55} 55 «Христианский еженедельник». появилась неподписанная статья, в которой приводилось два источника, указывающих на контакты между норвежской средневековой церковью и Византией. Тогда в газете «Хамар Стифтсиденде» вышла новая статья Сигрид Унсет, которая отрицала оба источника: один был туманным и не выдерживал критики, а второй — «Книгу об исландцах» Ари Мудрого — она знала очень хорошо и могла утверждать, что этот источник уж никак не поддерживает теорию Волла. В этой полемике она показала себя как воин, который готов поднять меч за свою религию и за своего Улава.

Это лето прошло под знаком Улава. По мнению Сигрид Унсет, впервые День Святого Улава был отпразднован так, как должно: католичка славила главного святого Норвегии. Свои письма к Поске она иногда подписывала «С. Улава Унсет», в них она обсуждала сюжет будущего большого романа. Если ее новая встреча с Римом была пронизана чувством раскаяния, то мысленное возвращение в места ее детства было совсем другим — летние дни, проведенные в Витстене и Дрёбаке, засияли новым светом, когда она поселила Улава, сына Аудуна, в бухте Эммерстад. Его хутор Хествикен находился на берегу моря к югу от Витстена. Среди этих гладких прибрежных скал, что Унсет так любила в детстве, она играла с тем, кому позже даст имя Улав и назовет своей первой любовью [417] Elleve år, s. 220. . Писательница полностью погрузилась в работу над «Улавом». Она отправила его в Лондон, что дало ей повод более тщательно изучить жизнь в Англии, и особенно в Лондоне, в то время. Книга захватила ее. Не успела она подвести черту под первым томом, как уже углубилась во второй.

В конце осени 1925 года на витринах книжных магазинов появились два первых тома «Улава, сына Аудуна из Хествикена». Люди жаждали приобрести новинку известного автора нашумевшей «Кристин, дочери Лавранса». В первый же день в магазины отправили 20 000 экземпляров книги. Сигрид Унсет уже отослала один экземпляр своему хорошему другу и советчику Фредрику Поске; наверное, он лучше всех знал, как она использовала атмосферу Средневековья, чтобы показать самую суть жизненной борьбы; как она не только стремилась к исторической достоверности, но и хотела обнажить основы человеческого бытия. На этот раз ей удалось взволновать историка и литератора, как никогда раньше. «Я упомяну только одно: Улав в недостроенной церкви, перед распятием. Я и не думаю „стыдиться“, я плакал, безмолвно, в полном одиночестве. Абсолютно все исчезло, все, кроме одной-единственной правды. Я думаю, ты поняла христианство еще глубже, чем в „Кристин“. Так оно и есть. Все это правда. И любой мог бы стать героем собственного романа. Как это и бывает со всеми нами в действительности» [418] Brev fra Paasche, 18.11.1925, NBO, 348. .

И в этот раз рецензенты расточали похвалы: Сигрид Унсет возвышается над всеми, подобно королеве, она поэт среди историков, она одержала еще одну победу. Когда у Ибсена должна была выйти новая книга, люди приходили в книжные магазины и с нетерпением спрашивали: «Книга вышла?» Так же было и с Унсет. Кристиан Эльстер писал: «Слог ее полон жизни, он заключает в себе все ее страдания и все ее счастье — страхи, чувство одиночества и тоски по жизни, боль и неудачи» [419] Nationen, 21.11.1925. . «С тех пор как я прочел „Дикую утку“, ничто не трогало меня так, как „Улав, сын Аудуна“», — писал директор школы Эфтестёль. «Она прославляет фактически только одно: Человека», — писал Рольф Тесен. «Она ведет нас по гористому ландшафту, но мы не должны забывать, что на этой земле множество вершин, купающихся в солнце и обдуваемых ветрами». «Сигрид Унсет ставит множество зеркал друг напротив друга. Мы сидим перед ними, а наш взгляд скользит от одного вглубь другого» [420] OJS i Adresseavisen. .

Однако Хельге Крог из газеты «Дагбладет» был далеко не в восторге: «Обстоятельность повествования иногда просто убийственна». Крог пишет, что вся история похожа на «дом, огромный, но с окнами на северную сторону. В комнаты никогда не попадает свет, <���…> пыль в гостиной никогда не кружится в лучах солнца, но оседает толстым серым слоем на старой мебели и замшелых душах». Он также видел родство между Унсет и Улавом: «Улав — дух от ее духа, душа от ее души, <���…> обоим недостает чувства юмора, улыбки. Нет бодрости, радости, легкости духа. Поэтому они оба кажутся такими серыми, поэтому и роман стал таким серым» [421] Dagbladet, 20.11.1925. .