Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

«Премию за вежливость ей бы не присудили» — такой заголовок выбрал для своей статьи немало смущенный журналист [469] Udatert klipp i protokoller, NBO, MS. fol. 4235. .

Нет, Унсет не могла ожидать того, что, купаясь в лучах славы, ей удастся остаться в тени, подобно стыдливой фиалке, — об этом несколько лет назад ей напомнил ее друг, Кристиан Эльстер. Когда к Рождеству все уже было готово, у нее появилось желание вспомнить о прошлом и довериться кому-то. Однажды поздним вечером она взялась за новое письмо Нильсу Коллетту Фогту: «После церемонии в Стокгольме я села писать Вам, но порвала письмо — мне казалось, что было нелепо выбирать Вас для своей исповеди. Кстати говоря, в том письме речь шла о желании попрощаться с миром» [470] Brev til Nils Collett Vogt, 21.12.1928, NBO, 343. . Не потому, что она была недовольна, — совсем нет — просто она чувствовала, что эти празднования, по сути, ее не касались. Унсет напомнила ему, что в свое время он учил ее быть честолюбивой. И хотя она сама утверждала, что нельзя совершать поступки только из тщеславия, она считала себя не лишенной честолюбия. Унсет признавала: то, о чем она так отчаянно мечтала тогда, «в той или иной степени» она получила. У нее есть сыновья. «Все же тогда я не знала, что могло успокоить мое сердце». Учитывая скептицизм, с которым она смотрела на норвежскую церковную жизнь, она и не надеялась, что обретет веру. Теперь она смотрела на жизнь совсем другими глазами: «Я оцениваю все происходящее только с одной точки зрения — помогает или мешает это человеку молиться Господу». Последнее предложение письма она дописывала уже глубокой ночью: «Вот теперь я все-таки исповедовалась Вам — и только Господь знает, что Вы об этом подумаете» [471] Brev til Nils Collett Vogt, 21.12.1928, NBO, 343. .

В одиночестве Сигрид Унсет отправилась в свою спальню, молиться.

— И чтобы спасти нас от грехов наших, пришел Он… Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Стояла глубокая ночь, дом спал. Она, как обычно, легла и долго не могла уснуть.

«Суета сует! — вздыхала Сигрид Унсет после Рождества, утопая в горах писем. — Я так тоскую по покою и возможности спокойно работать» [472] Brev til Gösta av Geijerstam, NBO, 348. . На Рождество приезжал Сварстад с детьми и внуками, «и так мы праздновали Рождество — отец, мать, шестеро детей, зять и милая девчушка. Идиллию слегка нарушило то, что мы в разводе, а у троих детей есть другая мать» [473] Brev til Gösta av Geijerstam, NBO, 348. . На второй день Рождества пожаловали остальные члены семьи и оккупировали весь дом. Незадолго до отъезда Сварстада у Сигрид случилась одна из вулканических вспышек ярости: «Я взорвалась — это со мной бывает крайне редко, но если уж случается… — Эбба и Гунхильд забились в уголок и плакали там». Она не нашла в себе сил покаяться в этом, когда заезжал отец Хьельструп, ведь он проповедовал любовь и терпение.

Хорошо, что теперь она могла запереться в своей «светелке» и писать до боли в пальцах. Она писала о Святом Магнусе и попросила друга Йосту проиллюстрировать текст. При подготовке к юбилею битвы при Стиклестаде ей в голову пришла идея, что Йоста мог бы написать запрестольный образ для новой часовни. Кроме того, она редактировала свои ранние статьи. «Аскехауг» планировало переиздать ее собрание сочинений. Она все больше замечала, что становится просто популярным «товаром». Ее почтовый ящик не пустовал никогда, так много писем к ней поступало.

В связи с получением Нобелевской премии всплывали все новые истории о непростом пути Сигрид Унсет к успеху. В частности, о ее первой встрече с издательским миром. Ее собственный рассказ можно было найти в газетах под заголовком «Когда Сигрид Унсет получила отказ»: «Я постаралась выглядеть как можно лучше, — рассказывает сама писательница. — Большая летняя шляпка с цветами, светлое платье и шелковые чулки. Ни до, ни после у меня не было шелковых чулок! И вот я пришла в издательство „Гюльдендал“, дрожа от страха, к самому Петеру Нансену со своей рукописью. Аудиенция длилась недолго: „Приходите через месяц“, — сказал он» [474] Harstad Tidende, 26.11.1928, NBO, MS. fol. 4235. . Члены ее семьи охотно дополняли рассказ деталями. Ее двоюродная сестра из Дании Клара Мёллер, урожденная Гют-Унсет, могла рассказать, что Нансен предложил ей сигарету с ироничным комментарием:

— Ваша мама наверняка запрещает вам курить.

Как будто бы вся семья считала своим долгом отомстить за этот первый, позорный отказ. Когда сама Унсет рассказывала об отказе, она драматическим тоном цитировала Петера Нансена:

— Не пытайтесь больше писать исторические романы. Вы не умеете.

Теперь эта история стала еще интереснее. Петер Нансен умер в 1918 году и не мог опротестовать ее драматизированную и не совсем правдивую версию, а она охотно рассказывала ее литературоведам [475] Jf. Winsnes 1949, s. 41. . Так, вероятно, больше походило на историю Золушки? Или же было реваншем секретарши? Но это подчеркивало и то, какую профессиональную ошибку допустил Нансен, ведь отвергнутый им роман позднее превратился в «Улава, сына Аудуна» — роман, удостоенный Нобелевской премии! На самом деле Нансен, скорее всего, не зря раскритиковал изначальную версию про Оге и Алхед. Сигрид Унсет хранила письмо, полученное ею от Нансена. Только Сигне — сестра Унсет — знала правду о вежливом отказе, полученном в июле 1905 года: «Могу тебе сообщить, что Петер Нансен вернул мне рукопись, сопроводив ее письмом. Он не может рекомендовать ее к печати, для этого она недостаточно хороша. Тем не менее он признает за мной талант: „есть места, поражающие силой и тонкостью описания“, однако композиционно текст оставляет впечатление рыхлого и незаконченного, так что временами, по его мнению, „Оге“ просто разваливается. Кое с чем я могу согласиться, но далеко не со всем. Под конец он выразил пожелание, чтобы я опробовала себя на ниве современности и избегала переодевания, т. е. исторической формы. В общем, это было очень милое письмо, но, к сожалению, меня оно не очень порадовало» [476] Brev til Signe, 31.7.1905, NBO, Håndskriftsamlingen. .

Правда состояла в том, что, несмотря на отказ, письмо от Петера Нансена ее ободрило. И потом, когда это было, чтобы роман секретарши принимали в печать с первого раза? «Теперь-то я вижу, какое это непростое дело», — написала она Сигне. Отказ дал Унсет стимул более дисциплинированно заниматься творчеством. Теперь она вполне понимала это, хотя по-прежнему с удовольствием рассказывала версию о непростительной ошибке Петера Нансена и издательства «Гюльдендал».

Сигрид Унсет сидела за новенькой пишущей машинкой и пыталась понять, каково ей сейчас. После первого поражения прошло двадцать четыре года. Все было совсем иначе, чем она представляла себе, и по многим параметрам намного лучше того, о чем она мечтала. Особенно когда ей не напоминали о крахе семейной жизни и дом не гудел от званых и незваных гостей.