Владимир Рудный - Готовность № 1 (О Кузнецове Н Г)

А флаг-штурмана бригады крейсеров Анатолия Николаевича Петрова - он полгода отсутствовал, за это время и появился на корабле новый старпом просто поразили происшедшие перемены: "Разработан абсолютно точный распорядок дня, чего не было прежде. С точностью до минуты соблюдается корабельное расписание. Команда в безупречно чистом рабочем платье. Все, что каждому положено, дается в срок - увольнение, обед, баня. А тенты в жару на рейде? Раньше их с трудом успевали поставить за два-три часа, а теперь вслед за командой "Отдать якорь!" шла команда "Поставить тент!". И за 15 - 18 минут все палубы под тентами!"

Флаг-штурман окончил училище на год раньше Кузнецова, знал его хорошо, "Новый старпом был ближе команде, чем его предшественники, сам хлебнул матросской жизни, Не было у него фанаберии, как еще кое-где тащилось от старого флота. Впервые я увидел, как старпом заставил всех командиров боевых частей, да и нас, флагманских специалистов, разработать методику боевой подготовки, - рассказывал мне А. Н. Петров, ныне вице-адмирал. - Раньше никакой методики не было. Старослужащие обучали молодых, как и что надо делать. Но это пригодно для одиночек. А действия подразделения? А взаимодействие? А учения по боевым частям, по кораблю в целом? Все, по сути, началось с "Красного Кавказа". В полной мере эту работу Кузнецов развернул, когда стал командиром "Червоной Украины". Все потом вылилось в "Курс боевой подготовки корабля" в масштабе флота. Мы тогда только рожали БУМС временный Боевой устав Морских Сил. Это академия работала. А "Курс" на корабле - его инициатива и заслуга. Он, помнится, вроде бы и не работал. Стоим на рейде, выглянешь - старпом на юте, а всюду все вертится. И это было чудом!"

Но старпом не только организатор корабельной службы, ему при необходимости надо заменить в походе и командира, а навыков управления крейсером

нет. Учился и у "командира переходного периода", и у Юрия Федоровича Ралля, командира бригады крейсеров. Прекрасный педагог, училищем прежде командовал, Ралль в старпоме угадал родную струну - не оторвешь от корабля, лет у него иных интересов, любит плавать. А Ралль увидит на иллюминаторе муху, ухмыльнется и подкинет: "Давненько в море не были".

Но был в бригаде начальник штаба, вместе кончали академию, хотя и разные факультеты. Его уважали как человека из гущи Октября - горячий трибун, умел растормошить, зажечь людей, а тут открылось: морской службы он не знает. Нет на мостике Ралля, он теряется, становится беспомощен, ничем не может помочь и старпому; вот кому следовало поплавать и вахтенным начальником, и помощником, пройти всю практическую службу на кораблях, что, кстати, тот потом и сделал, как человек добросовестный.

Однажды в длительном плавании, наблюдая поведение "преждевременного начштаба", флаг-штурман сказал старпому:

- А ты правильно поступил, что отказался возвыситься. Знаешь, как меня нанимал Викторов на Балтика "флажком"? Не флаг-специалистом - флажном к себе, а я первую кампанию после училища отплавал штурманом. Зимой эсминец стал на ремонт. Вызывает меня командир: "Штурман! Завтра явитесь на "Кречет" к командующему". - "Зачем?", - осмелился я спросить. "Не знаю. Набедокурили, наверно". Явился на штабной "Кречет". Доложился. Викторов говорит: "Вас наметили ко мне флаг-секретарем. Ну что, поработаем?" Молчу. "Что молчите, недовольны?" - "Товарищ командующий! Я только кончил училище. Хочу плавать. Позвольте остаться на миноносце!" - "Да вы что, думаете, я вас уговаривать сюда позвал?! Будете ходить со мной по кораблям, на учениях всегда рядом. Это же не просто так - флажок, подай папиросу. Учиться будете, многое поймете. Срок придет - в академию, куда захотите. Ну, ясно вам?" - "Так точно". - "И что же?" - "Разрешите остаться на миноносце". Рассердился: "Идите, я вас уговаривать не стану". И остыл: "В общем-то правильно, я тоже вроде штурманом был, понимаю, что это такое"... Я как завинтил оттуда - на корабль, к командиру. "Ну как, - спрашивает, - нанялись?" - "Товарищ командир, куда нанялся?" - "Да вас же флажком нанимали". - "Это вы, что ли, избавиться от меня хотели?" - "Да нет, что вы. Я вам лучшего хотел. Это ведь карьера!" Из старых офицеров он был, Лысцов такой, вот и сунул мне такое паршивое словечко - карьера. После меня Витьку Яковкина - с нашего же курса - вызвали: принимай дела, и все. Он сразу две с половиной нашивки получил, через два года - чикен-брикен - в академию - и пошел-поехал...

Прошел всего год старпомства. "Красный Кавказ" стал одним из лучших кораблей на Черном море и подтвердил это удачным походом в Турцию, в Италию, Грецию. Сергей Дмитриевич Солоухин, флагманский минер бригады и тоже к концу долгой службы вице-адмирал, говорил мне: "Отличные организаторские способности, умение хорошо поставить службу, умение ладить с офицерами не на панибратских началах, а как того требует командирская должность". Вот с каким багажом Кузнецов вернулся наконец на свою "Червону Украину".

Это случилось внезапно, сентябрьским вечером, когда на "Червоной Украине" были разогреты машины для срочного выхода в Батум. Вызванный комфлотом с "Красного Кавказа" Кузнецов узнал, что он должен принять крейсер в море, в плавании, от предшественника. Сходили, вернулись в Севастополь, крейсер принял, в командование вступил, провел в размышлениях беспокойную ночь, и настало его первое утро командира корабля.

На корабле, где действительно "мир тесен", где и рядовой, и старшина, и любой из командиров, будем уж называть их по-современному офицерами, круглые сутки находятся на глазах у всех и оттенки поведения каждого - с подчиненными или с начальством - видит и молча судит весь экипаж вырабатывается щепетильная ответственность и зависимость от мнения экипажа, экипаж выносит каждому точную моральную оценку. И слабости, и достоинства все на виду. Разумеется, каждый ведет себя сообразно своему характеру и воспитанию. Но среда, если человек ее любит и считается с ней, влияет и на его характер. Она чутка к фальши, не терпит заискивания - ни вверх, ни вниз, уважает прямоту, надежность, открытость и либо принимает, признает человека, либо обособляет его.

Кузнецов за годы службы видел, как трудно приходилось на корабле офицерам, торопящимся все, да поскорее, переделать на свой лад и вкус, даже если их конечная цель верна, как внутренне ополчались люди против самоуверенности и высокомерия. Среда того близкого к ниспровержению господ времени была до предела чувствительна к любому проявлению барства и солдафонства. Дисциплина, строгая дисциплина органически связывалась с сознательностью. Так и говорили: сознательная дисциплина. Ничего общего у нее нет с той унижающей достоинство человека и ненавистной муштрой, на которой держалась каста "ваших благородий", "высокородий", "превосходительств" и прочего величания. Как ясно и глубоко по смыслу звучало: "Товарищ Ленин!" И как чеканно и с достоинством произносилось: "Товарищ командир!"