Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

- Очень рад, Зиг! Я ничего не знаю о своей роте.

Как вы там?

Густав щелкнул каблуками, поклонился седоволосой, должно быть красивой в молодости, женщине, выглянувшей из комнаты.

- Это унтер-офицер Зиг, мама, - сказал Винер.

Ее узкое, как и у сына, лицо было напряжено, а в глазах застыл испуг.

- Фрау Винер, - сказал Тимме, - мы не украдем Иоахима.

- Благодарю вас, Оскар, - вздохнула она с облегчением. - Я понимаю, что ему скучно быть дома. Но ведь Иоахим у меня один и через три недели уедет...

- Ах, мама, - укоризненно перебил ее обер-лейтенант. - Я ведь не ребенок...

- Но так думаешь лишь ты, мой мальчик, - грустно улыбнулась она.

Густаву было странно подумать, что мать еще видит обер-лейтенанта ребенком. Замкнутый, хладнокровный, он казался старше своих лет, и даже генерал относился к нему с подчеркнутым уважением.

Винер как-то смущенно поцеловал мать и увел гостей в кабинет. На столе и подоконнике лежали книги Гегеля, Канта и огромные тома "Истории человека"

- Как там, Зиг? - нетерпеливо повторил свой вопрос обер-лейтенант.

- Батальон сейчас на формировке, - ответил Густав.

Тимме уселся в кресло и вытянул худые ноги в дорогих лакированных ботинках.

- Сперва, Иоахим, по рюмке кюммеля, - заметил он. - Ты, кстати, начал писать? Я кое с кем беседовал.

Успех очерков не вызывает сомнений. Название лаконичное, как язык боевой сводки: "Восточный поход, записки офицера".

- Я не обдумал еще идею, - уклончиво сказал Винер.

- Ерунда, - заявил Оскар. - Идея приходит, когда поставлена цель.

Винер достал из шкафчика бутылку и рюмки.

- Пей, Оскар, и дай мне расспросить Зига. Если батальон формируется, то крупные потери...

- Собственно, того батальона нет, - ответил Густав.

- То есть как?

- Засада русских танков.

- Да вы что? Лучший батальон дивизии!

Густав коротко рассказал, что произошло.

- Та-ак, - едва слышно протянул обер-лейтенант.

- Это вроде нибелунгов, когда они бились насмерть и факелами горели в огне, - возбужденно сверкая глазами, произнес Тимме. - Эпос наших дней! Как бы я описал, черт возьми...

- Но ты же не был там, - сказал Густав.

- В том-то и дело, - усмехнулся Оскар. - Героев никогда еще не создавали очевидцы.

Обер-лейтенант молчал. Он поднял рюмку и медленно, как пьют холодную, ломящую зубы воду, выпил кюммель.

"В нем что-то сломалось, - подумал Густав.- - Раньше он всегда был абсолютно уверен в себе, даже когда шел на пули".

- Я думал здесь о войне... Человеку хочется быстрее осуществить свои желания, - тихо сказал Винер. - А может ли он целиком увидеть процесс?

- Это книжная мудрость, - сказал Тимме. - Опасно закапываться в книги настоящему мужчине. Все просто: борьба приводит к жертвам, а жертвы разогревают борьбу. И царствует закон: Vae victis! [Горе побежденным! (лат.)] Поэтому сперва думают о том, чтобы не оказаться побежденными, а вовсе не о том, что будет когда-то... От мудрых книг люди глупеют. Каждому свое, черт возьми! Вот Густав сейчас думает, куда бы ему улепетнуть с красоткой. Это и есть жизнь!..

Тимме залпом выпил кюммель и снова налил рюмку.

- Да, - глядя в окно и будто не слушая его, отозвался Винер. - Мне пора возвращаться на фронт.

XXIII

Паула была чем-то взволнована.

- Мы погуляем немного, - сказала она. - Я устала Опять привезли раненых.

- И часто дежуришь ты? - спросил Густав.

- Три раза в неделю. А сегодня еще госпиталь посетил фюрер У одного солдата вырвана челюсть, и, когда фюрер наклонился, он заплакал от чувств. Фюрер сказал ему: "Нет ничего почетнее любой раны или смерти в бою". Паула говорила шепотом, как о таинстве, брови ее вздрагивали.

"Наверное, - усмехнулся про себя Густав, - и много раз слышанные банальные фразы приобретают в воображении людей особое значение, если это скажет человек, наделенный властью, потому что в его словах люди сами ищут необыкновенное".

- Дело в том, - проговорил он, - что я встретил Оскара Тимме. Учились вместе. И Тимме пригласил нас - Но, Густав, я не могу идти.

- Это не ресторан, а лишь открытая веранда. Тимме будет ждать.

- Тимме? - повторила она.

- Оскар приехал из Америки. Он журналист.

- Да, я читала его статьи.

- Это обыкновенный ужин, Паула.

- Не забывай, что у меня траур, - беря его под локоть, сказала она. Впрочем, если ты обещал...

Мимо двигался поток людей к станциям надземки.

Вечер как бы убрал яркость зелени аккуратных газонов, и Берлин приобрел серую однотонность, а черные шторы на окнах выглядели, как повязки слепцов. То и дело Густаву приходилось козырять встречным офицерам.

- У Оскара есть один пунктик, - рассказывал он. - Считает нашего брата чем-то вроде отмирающих ихтиозавров. Пока довез меня сюда, уверил, что женщины быстрее находят конкретную истину в любом случае, так как меньше заражены абстрактными теориями.

Тимме стоял рядом с плотной, широкобедрой женщиной. Он глядел в другую сторону.

- Это и есть Оскар Тимме? - спросила Паула.

- Ну, конечно.

- Странно... По газетным статьям он выглядит иначе: рослым и мужественным. Кто эта дама?

- Понятия не имею. Оскар решил меня удивить.

Тимме оглянулся, заметил Густава и помахал рукой

- Пуф... пуф! - воскликнул он, разглядывая Паулу. - А это Нонна, или фрау Тимме. Моя жена и так далее.

Паула и Нонна сразу окинули друг друга быстрыми взглядами, так же сразу отвели глаза, явно не понравившись друг другу, хотя изобразили приветливые улыбки.

- Да, Густав, я женился, - вздохнул Оскар.

- Очень рад, фрау Тимме...

- Для школьного товарища моя жена просто Нонна!

Ведь ты не какой-нибудь министр иностранных дел, - засмеялся Оскар.

- Если разрешите? - улыбнулся Густав.

- Конечно. Это легче переносить, - весело ответила она.

У Нонны были темно-рыжие волосы, грубовато-красивое, волевое лицо с пробивавшимися усиками на губе Короткую шею обвивала нитка с черными жемчужинами. Ноги ее были очень толстые, и легкие, изящные туфельки казались нелепо приклеенными к ним.

Оскар церемонно поцеловал руку Паулы, косясь на ее грудь. Это не укрылось от Нонны.

- Какие у нас хорошие манеры, - бросила она. - Это еще можно терпеть. А когда Оскар целовал руку чернокожей принцессе, меня весь день тошнило.

Тимме засмеялся и подмигнул, как бы говоря: "Для жены и великий человек бывает смешным".

- Столик заказан, - объявил он. - Коньяк, лимон и так далее. В окопах этого нет, Густав?

Они прошли на открытую веранду кафе, повисшую над берегом Шпрее. Кельнер показал столик, где уже стояла бутылка французского коньяка и холодная закуска. Нонна уселась первой. Короткая юбка натянулась, открывая тугое, словно выточенное из мрамора, бедро. Перехватив невольный взгляд Густава, она задорно улыбнулась, чуть щуря блеснувшие под ресницами глаза. И эта улыбка не то много обещала, не то спрашивала: "Ну, что?.. Твоей худосочной подружке далеко до меня?"