Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

Только Сережка Волков относился к ней с подчеркнутой неприязнью. Это смешило ее, потом заставило чаще думать о нем, вести лукавую игру. Если бы он сдался, то, наверное, она больше и не думала о нем. Но Волков упрямо не сдавался. Ей хотелось чаще видеть его, чтобы продолжить необъявленный поединок. И она сама не понимала, что за этой борьбой скрывается и растет в ней какое-то радостно-тревожное чувство...

"Где теперь Сережка?" - думала она.

Нянька глядела на нее, и в блеклых глазах теплилась грусть любящей матери.

Выбежав из дома, Марго увидела ждавших ее у скверика подружек.

- Ой, знаешь! - заговорила Наташа, делая испуганные глаза и широко открывая свой большой рот. - Знаешь?.. Ленка влюбилась...

Леночка укоризненно поджала губы. Ее серые глаза выражали какое-то немое страдание.

- Знаешь, - продолжала Наташа, - мы еще спали, а она уже в госпиталь ходила. К тому лейтенанту без ног. Ты письмо его Ганночке писала, а Ленка...

- Да ты, - перебила ее Леночка, судорожно дернув головой, - как ты можешь? Он вчера сказал... какое-то предчувствие у него, что не увидит Ганночку... И просил писать письма ей веселые... будто от него.

- Ну и что? - спросила Марго.

- Умер на рассвете.

Сердце Марго вдруг застыло холодным комком. Она вспомнила, что испытывала, проснувшись, когда, наверное, и умирал молодой лейтенант.

- Пошли, - строго добавила Леночка. - Опоздаем...

Улица возле консерватории была перекрыта. Студенты разных курсов собрались тут, как бы ожидая чего-то.

- Отойдите, ребятки, - уговаривал их милиционер. - Подале отойдите. Кино, что ли?

Из ворот соседнего дома глазели любопытные мальчишки. У грузовика несколько рабочих в брезентовых, испачканных кирпичной пылью спецовках жадно дымили цигарками. Угол старинного здания консерватории обвалился. А внизу, на груде кирпича, стояли трое военных.

- Э-э, - протянула Наташа. - Это бомбой, да?

- Одна бомба не взорвалась, - пояснил кто-то. - И вообще нас хотят эвакуировать.

- Куда?

- В Сибирь, - буркнул хмурый студент, державший футляр габоя на плече, как винтовку. - Отгрузят малой скоростью.

- Кто хочет, пусть удирает, - сказала Марго.

- Интересная формулировочка, - произнес другой, черноволосый студент. Заметьте, не эвакуируются, а удирают. Все, оказывается, удирают?

- Ты не придирайся, - взмахнула руками Наташа. - Как не стыдно! Ничего такого она и не говорила!

Марго знала это скрыто живущее в подруге чувство справедливости. И хотя Наташа более всего не любила ссор, но если где-то видела несправедливость, то, забывая о своей прирожденной рассудительности, бросалась на защиту обиженного.

- Почему же? - упрямо возразила Марго. - Это как раз я говорила!

- Вот, - сказал студент. - Галицына хочет остаться. С немцами еще романы крутить...

- Брось эту демагогию! - зарокотал басом студентвокалист. - Я тоже не еду, я иду в райком.

- Ходили, - произнес кто-то. - Не берут на фронт.

- Как это не берут, если пойдем добровольцами?

- Медиков берут и техников, а нам говорят: учитесь еще, потом сейте доброе, вечное...

- Тихо! - крикнул милиционер. - Вот народ...

Двое военных бежали по улице к грузовику, а третий куда-то исчез. Медленно затих шум голосов, и было слышно, как переговариваются рабочие.

- Прямо на бомбу лег... Он ее, голубушку, теперь как боязливую куму щупает...

А Москва шумела привычной, будничной жизнью.

Где-то на Арбате позванивали трамваи. Спешившие куДа-то люди подходили, узнавали, отчего перекрыта улица, и торопливо заворачивали в переулок. Из окна соседнего дома высунулась женщина.

- Нюрка! - позвала она.

Рыжеволосая девчонка лет одиннадцати юркнула было в подворотню.

- Видела, видела! - крикнула женщина. - Погоди,

явится отец!..

- Тут бомба, - отозвалась Нюрка.

- А что?.. Невидаль какая! А в ларьке, говорят, муку по карточкам дают. Беги скорей!

- Ладно, - вздохнула девчонка, - иду.

- Эх язви! - пробормотал милиционер. - Вот народ...

Не было видно, что делает сапер, оставшийся у бомбы. Оттуда лишь доносился скрип и позвякивание металла. И все глядели туда, понимая, что каждую секунду эти легкие позвякивания могут обернуться разрушающим взрывом. Наконец сапер поднялся, махнул фуражкой. Двое военных и рабочие побежали к нему.

- Разрядил, - будничным тоном сообщил милиционер.

А сапер, взяв лежащий рядом с воронкой большой желтый портфель, начал складывать в него инструмент.

- Господи, - удивленно проронила Марго. - Ну, да... И портфель его. Это же Магарыч.

- Кто? - спросила Леночка.

- Антон Иванович... Учитель физики. Его Магарычом прозвали.

Она нырнула под веревку, растянутую через улицу.

- Куда? - закричал милиционер, оглянувшийся на стук ее каблуков. - Эх, народ!

Рабочие выволокли бомбу из груды кирпичей. Массивная, с измятым стабилизатором, она казалась неуклюжей, безобразно толстой.

- Антон Иваныч! - окликнула Марго. Тот повернулся, удивленно щуря близорукие глаза. Лицо его было потным, кончик длинного, с фиолетовыми жилками носа побелел.

- Это я, Галицына. Не узнали?

- Галицына? Да, да...

- Антон Иваныч, - тихо проговорила она, - это страшно?

- Как на экзамене без шпаргалки, - улыбнулся он. - Другие-то из вашего класса где?

- Сережка и Андрей на фронте. Помните их? Они еще в портфель кота засунули.

- А-а... Волков, - кивнул учитель, и глаза его, поначалу будто скованные холодком, наполнились веселой мягкостью. - Самый бескомпромиссный к чужим недостаткам юноша.

- И писем нет, - вздохнула Марго. - А Шубин в студенческом батальоне.

Улыбка сошла с его губ и, хмуря высокий, изрезанный длинными морщинами лоб, он тоже вздохнул:

- Мальчики, еще совсем мальчики... Ну, рассказывай, как живешь?

- В консерватории учусь.

- Это хорошо. И я тоже учусь. Сапером-то был еще в прошлую войну, а за двадцать лет многое изменилось.

Молодой лейтенант подошел к ним, держа на ладони развинченный "грибок" взрывателя.

- Хитрая штука, - сказал он, поглядывая на Марго. - Через полчаса бы сработал. И когда вывинчивали, мог рвануть.

Антон Иванович укоризненно качнул головой, но тут же, видно догадавшись, что лейтенанта больше интересует красивая девушка, нежели хитроумный запал, мягко сказал:

- Бывает хуже. . Что ж, Галицына, прощай. Ехать надо, у Третьяковки еще одна лежит.

И мелкой быстрой походкой, как обычно расхаживал по классу, он зашагал к грузовику, на который рабочие уже погрузили бомбу.

Внезапно снова объявили тревогу.

Бомбоубежище находилось в подвале соседнего театра. Из дверей выбегали актеры, прервавшие репетицию. Грим на лицах, английские камзолы, открахмаленные жабо и бутафорские шпаги - все, что на сцене театра переносило зрителей в другую эпоху и заставляло сопереживать вымысел как реальность, выглядело здесь нелепо. И Марго вдруг поняла, что великое таинство искусства заключено в каждом человеке: глядя спектакль, люди размышляют о чем-то своем и борьбу страстей, изображаемую актерами, преломляют воображением на события близкой им жизни...