Владимир Юрков - 5. Командировки в Минск 1982-1985 гг.

— Смотрите, какая отделочка хорошенькая… стеночка-то… ровненькая… а, загляденье… — нудел я, проводя рукою по кафельной стенке подземного перехода в направлении стоящего на своем посту мента. Но глядел я, при этом, только на Сергея Ивановича, спиною повернувшись к представителю закона, показывая тем самым, что не замечаю его совсем. Сергей Иванович осознал мою идею и начал подыгрывать. Утерев лоб ладонью (а день был действительно жаркий), он громко раза два выдохнул, как бы готовясь к вынужденной и не очень желанной работе — рассматриванию качества построенного подземного перехода. Затем усиленно поморгал глазами, как бы настраивая их на полумрак перехода после пребывания на ярком солнце, еще раз громко вздохнул и не торопясь пошел за мною. Мы приближались к заветной ленточке. По ходу движения я еще раз обратил внимание Сергея Ивановича на хорошее освещение, чистоту и сухость. На что тот громко заявил: "Да, вытерли все! Вытерли! Небось, только что закончили. Подожди — скоро снова натечет. Ну-ка, Владимирыч, посмотри-ка по углам нитки от тряпок не валяются?" "Никак нет" — ответствовал я. "Ох, все подчистили, сучата! Ну, молодцы…, молодцы…, хорошие ребята! На совесть трудятся!"

Эти похвальные слова, добродушно улыбаясь, Сергей Иванович произнес в тот момент, когда подошел к красной ленточке, загораживающей проход. Он точно рассчитал, чтобы похвала была слышна менту, которого я практически притер к стене своей спиной.

Перед ленточкой Сергей Иванович остановился, как бы не замечая ее, и отер лоб рукою… А я заверещал: "Жарко! Да, сегодня жарковато! Лето красное на дворе, даже здесь в тени и то жарит. Давайте, спустимся вниз — там и попрохладнее — под землей все-таки"

С этими словами, я приподнял красную ленту как можно выше над головой Сергея Ивановича. Спиною я чувствовал милиционера и думал — пройдет или не пройдет? Я намерено не поворачивался к нему лицом. Спина у меня тренированна на прямую осанку — она не выдаст моего волнения. А вот лицо…? Лицом я бы мог и спасовать. Вытянувшись, как по команде "смирн-а-а", я стоял, держа в левой руке "дипломат", а правой — красную ленточку. Буквально секундная пауза и… типа — "нас не бьют!", Сергей Иванович шагнул вперед. Молчание милиционера, говорило о том, что пьеска удалась.

Продолжая спектакль, я опустил ленточку пониже и согнувшись, как будто бы перед Сергеем Ивановичем, прошел под ней. Выпрямился и засеменил перед ним, частя: "Проходите… проходите… давайте посмотрим, что там внизу… аккуратней… не споткнитесь… новые сапоги — всегда жмут, а на новых ступеньках — всегда спотыкаешься" Так мы прошли через стеклянные двери и начали спускаться на платформу. Теперь можно было отдохнуть и расслабиться.

Обратно мы выходили уже без такой наигранности, но, по принципу "береженного бог бережет", я продолжал нести "дипломат" и устало твердил: "рад… рад… что Вам понравилось… красиво… тема… народ-победитель…" и еще какую-то чушь, опять повернувшись лицом к Сергею Ивановичу и спиною — к менту. Лестница на поверхность была совсем невдалеке, там ярко и весело светило солнце. Я радовался тому, что все так удачно сложилось и, напоследок, не смог, не сдержался и посмотрел на, стоящего на посту милиционера. От этого я испытал некоторое разочарование, поскольку он стоял с такой постной, скучной и тоскливой рожей, на которой было написано "ешьте меня комары с мухами", что, кажется, не обратил бы внимания пройди мимо него человек двести без приглашений. Хотя, подумавши, я решил, что может быть это такая же маска, как и моя прямая спина! И не так уж он и спит как делает вид, но как только — так сразу! Не знаю, не знаю. Во всяком случае, наш веселый розыгрыш удался и мы посмотрели минский метрополитен еще до официального открытия.

А вот впечатлений от самой станции не осталось — метро, как метро. Такое же, как все новые станции в Москве. Платформы открытые, лестницы вместо эскалаторов, стенки мрамором, пол гранитом, рельсы — здесь, рельсы — там. Ничего особенного, выдающегося не помню.

Когда мы были на станции, то по радио прозвучало, что пробный поезд ожидается через пятнадцать минут, но прокатиться мы не решились, боясь быть втянутыми в какие-то мероприятия, что могло, и затянуться надолго, и, что самое страшное, раскрыть наш маленький обман.

Ведь нам хотелось только посмотреть, что собственно мы и сделали.

Хочется вспомнить и помянуть добрым словом Изю — Иосифа, фамилию и отчество, которого я позабыл, а может быть и не знал вообще. Работал он, по-моему, заурядным программистом или электронщиком, но имел потрясающее хобби — он коллекционировал анекдоты про "маленького Изю", которые, непременно в каждый наш приезд, рассказывал мне. Знал он этих анекдотов немереное количество, рассказывал великолепно — то, что называется, в лицах и красках, с правильным произношением и с идеально расставленными паузами.

Ему бы выступать с ними на сцене — был бы намного лучше платных юмористов тех времен. Тем более, что сама внешность его располагала к юмору. Маленького роста (как Ленин — метр с кепкой), полненький, с пухлым улыбчивым лицом, с добрыми лучезарными глазами, Изя распространял вокруг себя какую-то светлую, веселую энергию. Увидев его, на душе сразу становилось как-то теплее, хотелось улыбнуться, вспомнить, что-нибудь доброе и смешное, пошутить-посмеяться. Не знаю, каким он был программистом, но человеком был очень душевным.

Почему-то именно во мне он нашел благодарного слушателя. Видимо, местные ребята, то ли были намного больше меня заняты делами, чтобы слушать его байки, то ли все его анекдоты уже слышали по нескольку раз и они им наскучили. Не знаю. Сергею Ивановичу то же было не до разговоров, ведь на нем лежала вся административно-денежная ответственность по договору. Короче, получалось так, что я был единственный, кто, во-первых, имел свободное время для того чтобы слушать Изю, а, во-вторых, практически не был знаком с анекдотами про "маленького Изю".

Изя всегда с нетерпением ждал нашего приезда (во всяком случае, так говорил нам Берлинский) и готовился к нему. Когда мы приезжали, и у меня появлялась свободная минута, чтобы выйти покурить, Изя следовал за мной с заговорщицким видом и мятой замусоленной тетрадочкой в руках.

Я заметил, что тетрадочки у него все время разные. В них он записывал анекдоты, причем делал это очень скрупулезно, на хорошем уровне.

Он никогда не писал более одного анекдота на странице (несмотря на расхожее мнение о еврейской жадности), а оставлял внизу листа свободное место, куда впоследствии записывал различные варианты этого анекдота, когда ему удавалось их от кого-то узнать. Его тетрадки были сильно заношены, ведь записи он начал еще учась в школе, когда узнал о существовании "маленького Изи". А поскольку он сам был и "маленький" и "Изя", то решил, что в этом божий промысел и взял на себя обязанность собрать и сохранить эти анекдоты. На протяжении всей своей жизни, он дописывал варианты, делал ссылки на похожие, классифицировал их, переписывая из одной тетрадки в другую. Но читал он их только по замусоленным черновикам, сохраняя чистовики как зеницу ока. В общем, подходил к этому делу очень серьезно не только как практик-рассказчик, но и как теоретик-литературовед-исследователь.