Владимир Бондаренко - Лермонтов: Мистический гений

Не рвался он и к месту службы в Новгород. Он пишет в одном письме своему дядюшке Павлу Петровичу: «Петербург, 1 февраля 1838 г. Любезный дядюшка Павел Иванович. Наконец, приехав в Петербург, после долгих странствований и многих плясок в Москве, я благословил, во-первых всемогущего Аллаха, разостлал ковер отдохновения, закурил чубук удовольствия и взял в руки перо благодарности и приятных воспоминаний. Бабушка выздоровела от моего приезда и надеется, что со временем меня опять переведут в лейб-гусары; и теперь я еще здесь обмундировываюсь; но мне скоро грозит приятное путешествие в великий Новгород, ужасный Новгород…»

Вот в таком одиноком и пасмурном настроении прибыл поэт в давно уже его манящий «великий и ужасный» Господин Великий Новгород. Как всегда в жизни Лермонтова, с пребыванием его в Новгороде связана тоже некая двойственность. С одной стороны, с юных лет, с первых стихов для него, Великий Новгород был краем русской вольницы, свободной республикой, где жили его бунтующие герои. Где славянский богатырь Вадим восставал против варяга Рурика. Ему было интересно осмотреть все места, связанные с давней новгородской вольницей. С другой стороны, он ехал служить в этот город в проклятый период аракчеевских поселений, как он сам писал, в «ужасный город».

Его сослуживец А. И. Арнольди писал: «Дух Аракчеева, года за два-три перед тем скончавшегося, царил всецело над его созданием и порядок, заведенный при нем, всё еще сохранялся. Могу смело сказать, что для пользы службы лучшего места для стоянки полка и сыскать было трудно и оттого, как мне кажется, служба во всех своих проявлениях нигде так исправно не шла, как в нашем полку, да и вообще в тех полках нашей дивизии, которые были расположены, подобно нам, в таких же казармах, тянувшихся по Волхову до Новгорода».

Как строевой офицер, Арнольди был прав, служакам там жилось привольно, выполняй только все приказы. Но для вольного поэта эта справная аракчеевская службистиха казалась адом. Вот когда он не раз проклял свою учебу в Школе юнкеров. Поэту не место в военной казарме. Спасали его лишь сама поэзия да история вольного Новгорода.

Согласно словарю иностранных слов, составленному в 1891 году, «лейб-гвардия — войско, охраняющее особу императора». Одна из этих элитных частей — созданный в 1824 году по указу Александра I лейб-гвардии Гродненский гусарский полк дислоцировался в Варшаве или в Новгородской губернии. Из двадцати девяти полков российской гвардии было только четыре носивших имя городов: Московский, Санкт-Петербургский, Кексгольмский пехотные полки и Гродненский гусарский. Какое отношение полк имел к городу Гродно — неизвестно и военным историкам. Просуществовал полк до марта 1918 года, когда был расформирован по приказу Московского областного комиссариата по военным делам за № 236.

В полку служили отборные солдаты и «цвет» дворянской молодежи Российской империи. Многие из них вошли в историю как военные, писатели, политики, деятели искусства. Самым известным гродненским гусаром остался навсегда Михаил Юрьевич Лермонтов.

Лейб-гвардии Гродненский гусарский полк в то время дислоцировался в 145 верстах от столицы империи в местечке Селищи в знаменитых селищинских казармах. Сам Лермонтов прослужил в полку не так много, полтора месяца. О пребывании в гродненских гусарах великого русского поэта упоминается в мемуарах его сослуживцев А. И. Арнольди, М. И. Цейдлера, а также в переписке поэта и его современников. Прочитаем не спеша, в очередности, эти письма.

Из письма М. Ю. Лермонтова С. А. Раевскому: «Наконец, меня перевели обратно в гвардию, но только в Гродненский гусарский полк, и если б не бабушка, то, по совести сказать, я бы охотно остался здесь, потому что вряд ли поселение веселее Грузии». Под поселением поэт имел в виду военный городок в Селищах Новгородской губернии, где дислоцировался полк и куда он так не хотел ехать.

«…Надобно сказать, что Гродненский полк, да и вообще 2-я кавалерийская дивизия в прошедшее царствование Николая, вероятно, по месту нашей стоянки, вдали от столицы и всех ее прелестей, считалась как бы местом ссылки или какого-то чистилища, так что Лермонтов — не единственное лицо из гвардейских шалунов, офицеров, прощенных за разные проступки и возвращаемых в гвардию, из перебывавших у нас в полку…» (из мемуаров А. И. Арнольди).

М. Ю. Лермонтов, переведенный корнетом по приказу Николая I в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк 11 октября 1837 года, прибыл в полк лишь 26 февраля 1838 года. Явившись к командиру князю Багратиону-Имеретинскому, он получил назначение состоять в 4-м эскадроне и на другой день, 27-го числа, дежурил.

«…Лермонтов в то время не имел еще репутации увенчанного лаврами поэта, которую приобрел впоследствии и которая сложилась за ним благодаря достоинству его стиха, и мы, не предвидя в нем будущей славы России, смотрели на него совершенное равнодушно…» (из мемуаров А. И. Арнольди).

Поселился Лермонтов в так называемом «сумасшедшем доме».

«…Сумасшедшим домом назывался правый крайний дом офицерских флигелей, потому что вмещал в себе до двадцати человек холостых офицеров, большей частью юных корнетов и поручиков, которые и вправду проводили время как лишенные рассудка и в число которых, само собою разумеется, попадал невольно всякий новоприбывший.

Легко себе представить, что творилось в двадцати квартирах двадцати юношей, недавно вырвавшихся на свободу…» (из мемуаров А. И. Арнольди).

Лермонтов жил на одной квартире с корнетом Краснокутским и, как рассказывают, исписал все стены стихами, которые долго сохранялись в таком виде, пока однажды в отсутствие полка какой-то инженер, ремонтировавший казармы, варварски не закрасил все эти бесценные автографы, и только на одном из подоконников долго оставалась вырезанная перочинным ножом фамилия поэта. В первый же вечер во время игры в карты М. Ю. Лермонтов проиграл братьям Безобразовым и А. И. Арнольди 800 рублей. Из селищинских казарм Лермонтов довольно часто отъезжал в Петербург. Один из его отъездов совпал с проводами поручика Михаила Цейдлера на Кавказ. Проводы состоялись на станции Спасская Полесть.

«…Веселому расположению духа способствовало то обстоятельство, что товарищ мой и задушевный приятель Михаил Юрьевич Лермонтов, входя в гостиную, устроенную на станции, скомандовал содержателю ее… немедленно вставить в свободные подсвечники и пустые бутылки свечи, и осветить таким образом, без исключения все окна…

Во время ужина тосты и пожелания сопровождались спичами и экспромтами. Один из них, сказанный нашим незабвенным поэтом Михаилом Юрьевичем, спустя долгое время потом… попал даже в печать.